обе ноги. Сломан позвоночник. У Женьки переломан таз.
Человек в белом халате присел на краешек койки. У него тщательно подбритые усики, морщинистое лицо, печальные еврейские глаза. Под халатом топорщатся погоны.
– Давай знакомиться. Я – твой лечащий врач, Бирман Александр Яковлевич. Плохи твои дела. Надо оперировать.
Я разлепил пересохшие губы.
– Ходить смогу?
– Ходить сможешь!
– А танцевать?
– Думаю, что тоже… Сможешь!
– Странно, а раньше не мог…
Бирман встал. Тон стал официальным. Сухо бросил.
– Готовьтесь. Встретимся в операционной!
Женьку тут же утащили на операционный стол. Спустя несколько часов унесли и меня. Оперировал капитан медицинской службы Бирман. Перед тем как вдохнуть в свои лёгкие эфир, рядом со мной возникли глаза хирурга, глянули зрачки в зрачки. Я увидел печальные еврейские глаза поверх повязки.
Хирург что-то сказал. И вдруг стало легче на сердце.
Не спалось в первую ночь, да и в последующие тоже. Ныли ноги, проткнутые металлическими спицами Илизаровского аппарата.
После побега моя личная карточка переместилась в картотеку для склонных к нарушению лагерной дисциплины. Начальник режима лично нарисовал на деле красную полосу, такую же, как на тунике римских всадников.
Красная полоса на обложке личного дела или прямоугольный штампик «Склонный к побегу» на первой странице, словно тавро на шкуре жеребца. Так метят чрезмерно вольнолюбивые натуры, за которыми Администрация должна была надзирать неусыпно.
Это правило соблюдалось неукоснительно. Каждые два часа в палату заходил ДПНК, чтобы удостовериться в том, что я нахожусь на своём месте. Несколько раз за ночь, стуча каблуками заходили контролёры, светили фонарями в лицо.
Самым известным врачом на областной больнице был заведующий хирургическим отделением, Михаил Михайлович. Между собой зэки, как водится, звали его Мих- Мих.
Фамилия его была… Нет! Не скажу. Каждому человеку надо оставлять шанс на покаяние…
Мих- Мих был известен тем, что тех, кто ему не нравился, он резал на операционном столе без наркоза.
Тяжелобольному за курение в палате мог объявить, что лечить его не будет и выписать обратно в лагерь.
Только что прооперированных, отправлял в ШИЗО.
Ещё в хирургии было три медсестры. Работа в зоне считалась престижной.
Государство доплачивало им за женский риск в мужской колонии. Называлось это «за боюсь». Хотя в лагере вряд ли кто посмел бы их обидеть.
Дежурили медсёстры посменно.
Татарка Фаина была красивой восточной женщиной и такой же злой. Молча вкалывала укол и выходила. Второй была Раиса Ивановна, толстая женщина предпенсионного возраста. Третья была, Татьяна Ивановна, Таня. Высокая, стройная, лет тридцати, с пучком рыжих волос.
Лицо
