Царство тишины вокруг нарушало лишь пение цикад. Мы шагнули вперед. Дыхание перехватило то ли от прохлады воды, то ли от осознания происходящего. В воде Ева напоминала сказочную русалку. Из жесткой дикой самки она превратилась в нежнейшее создание. Обняв меня за шею, она неотрывно заглядывала мне в душу влюбленными глазами. Затем, прижалась ближе, обняв меня стройными бедрами, и поцеловала в губы.
Я лишь почувствовал, как медленно и нежно вновь вхожу в нее. Лунная дорожка едва колыхалась, наши плавные движения, напоминавшие медленный вальс, не нарушали незыблемой поверхности озерной глади. Освещенные светом полной Луны, два пылающих тела слились в ночной тишине. Закончив омовение, я взял уставшую Еву на руки и вынес ее из воды. Она нежно обнимала меня, положив мне голову на грудь.
Я донес ее к нашему костру и осторожно уложил в спальник. Ночной ветерок доносил песню из бумбокса.
Засыпай,
У меня на руках засыпай,
Засыпай,
Под пенье Дождя…
Далеко,
там, где Неба кончается край,
Ты найдешь
Потерянный Рай…
Подкинув в костер пару поленьев, я прилег рядом с Евой.
В мире снов…
В мире снов…
Все Надежды и Мечты…
В мире снов…
И во сне смеешься ты…
Я обнял ее, укрыв черным бархатом своих Крыльев.
Мне снились желтые пески Палестины. Солнце беспощадно палило с зенита. Раскаленный воздух пустыни, словно жидкая лава, заполнял собою все вокруг, не оставляя жизни никаких шансов.
На одном из барханов сидел путник. Его бедная одежда, растрепанные черные волосы и неухоженная борода говорили о том, что путник провел здесь ни один день.
Что делал он в этом негостеприимном месте? Пришел ли сюда осознанно или заблудился?
Я подошел ближе и узнал сына человеческого. Его глаза выдавали нечеловеческую усталость, казалось, он был на грани безумия. Думаю, мое внезапное появление он воспринял как начинавшуюся от жары галлюцинацию или мираж.
Я обратился к нему:
– Здравствуй, брат Иисус.
Очевидно, он не ожидал, что галлюцинация начнет разговаривать. Его глаза блуждали.
– Здравствуй, добрый человек, – после недолгой паузы ответил он.
– Ты кто?
– Я – брат твой.
Прочтя недоумение в его взгляде, я добавил:
– Не в смысле смертный земной, но по духу.
Он посмотрел на меня исподлобья.
– У меня нет братьев, и ты не брат мне. Не мог наш Отец…
Нет греха более тяжкого, чем ограничивать Создателя в Его проявлениях. Откуда тебе знать, что Он мог, а чего не мог? Нас сотворил один Отец, в нас Его Дух. Поэтому, кто мы друг другу, как не братья?
– Может и так… И как мне называть тебя?
У меня
