тип, явившийся к нам, не заблудился в пустыне и не хочет воды. Он пришёл нас… гм… переписать… всего лишь. Настаивает! Дело государственной важности! Есть шанс войти в историю, по крайней мере так ими обещано! Граждан переписывають! Хотя… знаю я их историю! Впустить? – спросил, отворотив морду от двери, Нерон, потом шёпотом добавил:
– Позвольте мне повесить его на мясном крюке! Умоляю!
– Умоляю-умоляю! Гуманист! Отпетый гуманист! – улыбнулся Гитболан.
– В историю мы и так влипли, и уже несколько раз! Пожалуй – принять! Я люблю развлечения! Ты, Нерон, должен быть великим спецом по переписям, сам, небось, их в Риме каждый день устраивал, рабы должны быть пересчитаны! Но у меня нет прописки! А что за человек без прописки? Какой ужас, мой друг! Времена скурвились! Век сошёл с ума! Ось земли треснула! О людях я уже не говорю! Иосиф сам ходил переписываться в Бетлех и даже пикнуть не смел, чтобы отказаться от этой унизительной для каждого нормального человека процедуры. Теперь спустя века бездарные выродившиеся потомки римлян бегают по домам и пристают к гражданам с пустыми вопросами, цель которых выяснить степень лояльности бедняков к свому нечеловеческому гисюдарствию. Разумеется – бедняки, как бараны, примут их в своих домах, и будут блеять… Бе-е-е-е! Бе-е-е-е-е-е! – резюмировал Гитболан.
– Но наврут в три короба. Сдаётся мне, что не просто так к нам ходоки, и этот тип подослан к нам, не столько нас переписывать, сколько за нами шпионить, – вставил Народоволец скрипучим голосом, – Шеф! Позвольте оторвать ему голову? Умоляю!
Его предположение сочли весомым.
– Я знал это ещё загодя, выслушать, а там решим, что с ним делать, с нераскаявшимся соглядатаем! Мытари, соглядатаи, чиновники и сутенёры – кого только нет?! Впустить, напоить чайком! – задумчиво приказал Гитболан. – А потом расстрелять, как это у них принято! Принимать его в …да, ты всё знаешь, Нерон! В другой комнате! Я отдыхаю и не в форме! На все вопросы ответишь сам! Не переусердствуй! Кто бы мог подумать, что римскому императору придётся отвечать на вопросы народного осведомителя, которому нет до этого дела! Запускай петарду, я отдыхаю!
Дверь в комнату отдыхающего неслышно затворилась.
– Он ударник или стукач? – вопросила Народная Воля.
– И то, и другое, и третье!
– Самсон-многостаночник? Саул-многогаремник?
– Да! Да! Да! Ярмо супружеского долга сломало его на взлёте..
– Если вынесу это, уеду на северный полюс, в монастырь Евбла и Пуупы. Уеду в канун девяностой годовщины Октября. Уеду. На деревню. К деду. Открывай, чёрт, не томи!
Кропоткин косолапо, на носках улепетнул в комнату.
Нерон открыл дверь и впустил долгожданного гостя. Император осклабился, пытаясь выжать из себя радость. Пока ходок топтался в прихожей, разоблачался, о чём-то непрерывно болтая, и залезал в гигантские, невесть откуда взявшиеся, клетчатые тапки, Нерон рассматривал его
