род людской и не затрагивая нас самих.
Старцы отступили в сторону и, повернувшись, пошли вглубь селения.
Вскоре послышался шум, и перед их глазами возникла буря поднимающейся вверх пыли.
Мать прижалась к сыну, а сын к ней, и они, молча, смотрели в эту тьму, словно завороженные ее силой соприкасания. Через время все стихло, а пыль улеглась.
Все было на месте, разве что где-то вдалеке были сломаны еще несколько домов от той силы, разрушающей все окружающее и уходящей невидимо в небо.
– Вот и снова одни, – обозвалась мать после этого.
– Да, мама, – ответил юноша, – но нам теперь будет гораздо легче, мы обрели новую веру и понесем ее в люди.
– А примут ли они нас? – обеспокоилась Мария, тревожно вглядываясь в лицо сына.
– Примут, мама, – уверенно ответил он, – только до этого надо пройти столько же, сколько уж пройдено.
– Когда идем? – спросила мать, удивляясь сама своей возросшей в мгновение уверенности в том же.
– Наш путь далек, мама, и труден. Сегодня отдохнем, а с утра, набравшись сил и терпения, пойдем далее. А сейчас, немного подготовимся к этому. И еще надо обратить тебя в веру нашу, раз уж мне дано это
нести в люди.
– Да, сынок, – утвердительно кивнула мать и отступила на шаг назад.
– Надо обмыть пыль, мама, – сказал юноша, и они вместе двинулись к их жилищу.
В большой чан набрали воды и ополоснули лица, а затем ноги, после чего стали на чистую холщевую ткань, где Иисус впервые и произвел обряд крещения.
Мать, слушая его молитву, повторяла то, что он сказал, а затем произнесла это все еще несколько раз после, дабы оно уложилось в голове.
Проделав несколько раз всю процедуру крещения, Иисус отступил немного в сторону и произнес:
– Вот и есть на свете первостепенна раба божья, Мария. Не дай ей Отче порока и уподобь себе опосля смерти ее, ибо она моя мать и согласилась стать ею ради дела общего и святого. О том только молю я, чтоб не побил ее град земной, не унесла буря и не раздавила гора под собой. Прошу и молю тебя, Отче.
Это была первая и предпоследняя просьба Иисуса к своему отцу, ибо его сердце сжималось от жалости в мысли о том, что с матерью может что-то произойти.
Подумав немного, Иисус добавил:
– И еще прошу тебя, Отче. Покинь наш сад земной и дай проронить мое слово средь люду прочего, и пусть, он возрадуется этому и не опорочит волю твою же. Спасибо тебе, Отец мой. Я знаю, что ты меня
сейчас слышишь. Поэтому, и молюсь об этом. Поверь, не о себе скорблю, а о матери своей, ибо есть в ней искринка моего и твоего разом.
И словно громыхнуло откуда-то сверху ему на голову:
– Знаю, сын мой. Но оставь эту заботу мне, и не забудь о данном тобой слове.
– Нe забуду, Отец, – заверил Иисус, поднимая руку вверх,
