бабушка велела положить с собой в гроб. Вот из этой-то шкатулки и достали то самое дедушкино письмо, представившее в совершенно новом, неожиданном свете обстоятельства его смерти, даже более того – доказывавшее, что даже самые ревностные слуги Бога, являющие собой пример чистоты духа, могут, скажем так, поблуждать немного перед последней чертой, на пороге вечной жизни, поддавшись сатанинским наущениям. Дедушкино письмо не давало мне покоя до тех пор, пока я, проведя много месяцев в библиотеках и судебных архивах, не нашел документы, позволяющие воссоздать со значительной достоверностью и с большой вероятностью последние дни жизни Эрнста Ункеля, равно как и причины, из-за которых этот человек, столь сдержанный в проявлениях страстей, руководствовавшийся в жизни разумом и логикой, закончил эту самую жизнь деянием сколь безмерно странным, столь и ужасным.
Итак, известно, что начиная, по крайней мере, со Страстной недели тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, то есть с первых дней апреля, пастор Ункель испытывал особенно сильные приступы апатии, о чем свидетельствует содержание его проповедей этого периода, исключительно мрачных, посвященных суетности жизни человеческой, сомнительности спасения и изобилующих рискованными рассуждениями на тему Воскресения Господня (цитата из проповеди, прочитанной пятого апреля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года: «Не придумали ли мы Его для себя, дабы оправдать в глазах своих бесповоротное и непростительное убийство, совершенное в отношении Сына Божьего? Не придумываем ли мы Его каждый год, дабы заглушить в себе страх перед гневом Божьим?»). После пасхальной проповеди, которая вместо радостной вести несла горечь и сомнение, Ункель, по совету церковного начальства, решил взять отпуск, чтобы вновь обрести душевное равновесие и в тишине горячей молитвой укрепить пошатнувшуюся веру. С этой целью он покинул марбургский приход и направился в сторону долины Лана с намерением подыскать для себя временное уединение. В первую ночь после ухода из города он остановился на постоялом дворе семейства Шварц, на следующий день неожиданно вернулся, но вместо того, чтобы пойти домой, отправился к знакомому профессору Марбургского университета и попросил об одолжении. Профессор Аугенталер, хоть и был известен эксцентричными выходками, ученым был выдающимся, специализировался на классической анатомии и увлеченно препарировал человеческие органы на благо науки. Он согласился заняться останками моего деда после внезапно запланированного и неизбежного самоубийства последнего, а потом отослать по указанному адресу четыре стеклянные банки с органами и бочонок, в который должна была быть спущена вся кровь пастора Ункеля. К посылке, полученной Беттиной Шварц тринадцатого апреля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, было приложено письмо следующего содержания.
«Дорогая Фрау,
Моя Дорогая!
Дорога
