мне об этом говорил.
– Двадцать лет. Время идет так медленно, а потом вдруг оказывается, что нет. В какой момент мы осознаем, сколько промотали? Двадцать лет. Да, это правда, – он вернулся к креслу и встал за спинку, будто бы укрываясь за ней. – Что, если эта картина не из новых?
У Финча пересохло во рту, и язык прилип к небу.
– Но все твои работы описаны в моих книгах. И в систематическом каталоге. Все до единой твои картины, Томас, подробнейшим образом изучены.
– Возможно, не все, – Томас осушил бокал и неуверенно провел рукой по подбородку. – Я знаю, какой ты перфекционист. Как основателен в исследованиях. У меня были причины молчать. А теперь… теперь я хочу, чтобы ты увидел ее первым. Ты имеешь на это полное право, не так ли?
В его голосе зазвучала гипнотическая нотка, и у Финча закружилась голова. Еще одна картина Байбера. Этого просто не может быть. Гнев горячей струей разлился по венам, и Финч запустил ногти в плоть ладоней, вспоминая годы, проведенные за работой над каталогом. Часы без Клэр и Лидии, когда он запирался в тесном кабинете, вытягивая шею то над одной фотографией, то над другой, расшифровывая значение мазков, объясняя выбор цвета. Зависть, которую он едва сдерживал при мысли, что такая гигантская сила таланта была вложена в руки, ум и душу одного-единственного человека. Одного замкнутого, эгоистичного человека. А теперь еще одна картина Байбера? Какие бы причины ни заставляли Томаса до сих пор молчать о ней, они казались несостоятельными, особенно в свете лет, в течение которых они знали друг друга, в свете их так называемой дружбы, подразумеваемого доверия, особого статуса отношений. Аренда, которую Финч оплачивал из своего кармана, небольшие суммы, которые он ежемесячно посылал Томасу на продукты, хотя эти деньги гораздо вероятнее подкармливали зеленого змия.
Такая недосказанность с исчерпывающей ясностью обозначала его место в жизни художника.
Томас прочистил горло.
– Есть еще кое-что, Денни. Собственно, очевидная причина, по которой я позвал тебя сюда.
– Очевидная?
– Я хочу, чтобы ты организовал для меня продажу этой картины.
– Я? Прости, Томас, но я нахожу это оскорбительным, – Финч встал и принялся метаться по комнате, вычерчивая свободную от мебели траекторию. – Почему я? Ты мог бы с таким же успехом позвонить Старку или любому из сотни дилеров.
– У меня есть причины. Я не хочу продавать эту работу через дилера или через галерею. Кроме того, мы со Старком уже давно не ведем никаких дел, – Томас подошел к Финчу и положил руку ему на плечо. – Я хочу, чтобы она прямиком пошла на аукцион. У тебя еще есть связи, Денни. Ты ведь можешь заняться этим для меня, верно? Это нужно сделать быстро.
Голова Финча была в огне. Боль, которая началась в спине, перекинулась на все тело. Он мог бы поджечь всю эту комнату, просто коснувшись чего-нибудь пальцем.
– Ты должен был попросить меня об этом много лет назад, – Финч ощущал, как с его кожи поднимается
