снаружи. А родители, судя по всему, – мистер и миссис Сиссонс, тощие, с восковыми лицами, словно свечи. И если они – мои родители, значит, мои братья и сестры – это едва волочащие ноги тощие мальчики, которые спят со мной в одной комнате, и те щуплые девочки, которые, кажется, совсем забыли, как люди улыбаются».
– Можно мне все равно увидеть ее?
Джозеф отрицательно покачал головой:
– Ее унесли в мертвецкую еще ночью и положили на бедняцкую повозку. Нет денег на колокола и все такое прочее, понимаешь?
Джим молча ходил из комнаты в комнату, как ему было велено, из спального ящика – во двор, со двора – в столовую и опять в свой ящик… Это было похоже на медленный танец, и шаги всегда были одни и те же, повторяясь изо дня в день.
Утро начиналось со звонка в шесть часов, когда всем мальчикам нужно было помыться у насоса во дворе. Джозеф наблюдал за ними, поворачивая голову из стороны в сторону, словно сгорбленная над пищей птица. Он постоянно похлопывал руками по своей сутулой груди, спасаясь от холода.
– Мойтесь быстрее, мальчики, – говорил он. – Пока эта дурацкая погода не проела мне кости.
Напротив места, где располагался насос, находился сумасшедший дом. Там запирали тех, кто сошел с ума. Они кричали и завывали часами, протягивая руки сквозь решетку своей тюрьмы.
– Дай нам немного хлеба, мальчик! – просили они. – Выпустите меня! Выпустите меня!
– Не обращай на них внимания, – однажды прошептал ему на ухо курчавый мальчик. – Они безумные. Они животные.
Джим был потрясен. Он снова уставился на мужчин, женщин и детей, теснившихся там. Клетка, в которой они содержались, была слишком маленькой. Их завывания эхом прокатывались по двору.
– Животные, животные, – произнес себе под нос Джим, пытаясь прогнать издаваемые ими звуки из своей головы. Он отвернулся от них, пытаясь сделать вид, что сумасшедших просто не существует.
– Нет, они не животные, Джим, – сказал ему Джозеф. – Они люди. Да, люди, Джим. Там моя мать.
В другом конце двора был сарай. Через маленькое зарешеченное окошко на них смотрели мальчики. Их белые лица были еще более пугающими, чем завывание безумных. В первый день пребывания Джима в работном доме Джозеф подошел к нему боком, обхватил за плечи рукой, приблизил к нему голову и забормотал на ухо:
– Смотри, это мальчики, которые пытались убежать. Их ловят, бьют и запирают там, пока они не станут хорошими. Помни об этом.
После мытья во дворе Джиму приходилось подметать его метлой, которая была в два раза больше, чем он сам. Мести нужно было до тех пор, пока земля не становилась чистой, даже если за ночь нападали сотни листьев и через высокие стены прилетали новые. За завтраком мальчики выстраивались в очередь в ожидании хлеба и чая. Хлеб выдавали в каждый прием пищи, но, если Джим пытался припрятать немного, мальчики постарше его крали. Он научился проглатывать еду так же быстро, как и они: вареное мясо в обед, сыр на ночь – все съедалось мгновенно и в полном молчании.
Иногда
