душить. Сын Петра Третьего хрипел и отбивался от убийц. Тогда на него набросились и остальные. Пинали ногами, кололи шпагами и кинжалами. Пока он не превратился в окровавленный мешок мяса.
Платон Зубов смотрел в окно на запорошенный ночной сад и бормотал:
– Боже мой, Боже мой! Как же неприятно слушать этот крик!..
Он был очень чувствительным человеком, последний любовник Екатерины.
А граф Пален заблудился в саду. И только когда все было кончено и ему сообщили об успехе заговорщиков, он поспешил в комнату наследника.
Александр спал на своей кровати одетый. Граф разбудил его и объявил:
– Ваш батюшка только что скончался от сильнейшего апоплексического удара.
Великий князь расплакался:
– Вы же клялись, граф…
На что Пален жестко ответил:
– Хватит ребячества! Благополучие миллионов людей зависит от вашей твердости. Идите и покажитесь солдатам.
– Через полгода после убийства отца Александр был коронован в Москве. Ликующая толпа встречала царя-батюшку. Люди бросались на колени и целовали его сапоги, копыта его коня. Стоит мне закрыть глаза, и я ясно вижу, как этот, в отличие от отца, высокий, красивый, изящный 24‑летний самодержец идет по собору навстречу патриарху, держащему в руках корону империи, окруженный убийцами своего деда и убийцами своего отца и сопровождаемый своими собственными потенциальными убийцами. Ох, тяжела же шапка Мономаха, любезный Михаил Аркадьевич…
Рассказ Редактора взволновал меня до глубины души. В камере уже давно выключили свет. Мой товарищ уже, похрапывая, досматривает десятый сон и иногда скрипит зубами. Уже далеко за полночь. Я пролежал без сна более трех часов, отлежал все бока, но сон так и не приходит. Понимая, что нынешней ночью мне уже не заснуть, я включаю карманный фонарик, достаю из тумбочки рукопись и начинаю писать.
Мозг лихорадочно работает. Мысли роятся, как шальные. И откуда-то из глубины души выползает неизвестный мне ранее страх. Не перед людьми и не перед обстоятельствами. Этого я уже отучился бояться. Но этот ужас, сковывающий меня сейчас, совсем другого рода. Ужас за мой Грех. За содеянное. Жутко становится, что прошлое уже никогда не вернешь назад и не исправишь. Неважно, что сейчас, умудренный опытом, жизнью, ты выбрал бы другой путь. Но тогда-то ты сделал именно то, что сделал. И сейчас остается только каяться в ожидании не людского, а Божьего суда. Если бы Редактор знал, как я понимаю Александра!
Когда я учился в третьем классе, моя мама влюбилась по-настоящему, как могут влюбляться настоящие женщины один раз в жизни. Ее избранник, Иван Матвеевич, был старше ее на 20 лет, как мама – меня. Он возглавлял крупный строительный трест, возводивший элеваторы на целине, а вскоре перешел на работу в обком партии. Он был женат. Имел дочь, на два года младше моей мамы. О разводе не могло быть и речи. Это означало поставить крест на карьере. Поэтому он встречался
