проглотила кусочек и тоже скривилась:
– Нет, как песок. Аж на зубах скрипит. Ты хоть проверил срок годности на банках?
Шон раздраженно фыркнул:
– Дареному коню в зубы не смотрят.
Корби оттолкнула миску:
– Да я лучше поголодаю, чем стану есть это!
– Неужели все так плохо? – подал голос Мэйсон, заставив нас повернуться к нему. Взгляд Мэйсона настороженно перебегал с Шона на Корби, словно он боялся: вот-вот что-то случится.
– Ты попробуй, потом говори, – злобно буркнула Корби. – Я бы сейчас что угодно отдала за филе лосося. Мы всегда едим лосося, когда сюда приезжаем. Лосося с жасминовым рисом и спаржевой фасолью на пару. Летом – лосось с рукколой и сосновыми орешками. А иногда мама делает к лососю умопомрачительные чатни из манго.
– Валяй дальше, – посоветовал Шон, резко бросив ложку на стол, – расскажи, какие тебе подают напитки и что ты обычно ешь на десерт.
– Ты надо мной смеешься? – надулась она.
– Просто поешь, – велел Мэйсон, по-прежнему оставаясь у окна. Интересно, почему он встревает? Парень ясно показывал, что не хочет иметь с нами дела. Наверняка предпочел бы заняться массой других вещей, чем терпеть наше присутствие.
– Слишком велик риск «заработать» ботулизм, – с надменным видом откликнулась Корби. – Я – пас. Вот что получается, когда просишь Бритт помочь с готовкой. Я предупреждала: она – ужас кухни!
Шон еле слышно хмыкнул, но в его смешке явно слышались раздраженные нотки. Я уже подумала, мне показалось, но он прошипел жестким и зловещим голосом:
– Не будь неблагодарной, Корби.
– Ага, вот, значит, как. Ты можешь шутить, а я нет. Попахивает мужскм шовинизмом, – поддразнила парня Корби. – И потом, я обвиняла Бритт, а не тебя.
– Ешь этот чертов чили. – Угроза в тихом голосе Шона заставила волоски на моих руках встать дыбом.
– Вот почему вы должны были привезти свежей еды, – задрала нос Корби.
– Дай ему передышку, – шепнула я подруге, явно слишком занятой собой, чтобы уловить напряжение, вовсю звеневшее в воздухе.
– Если посреди ночи мы проснемся от желудочных колик, я знаю, кого винить, – процедила она, сердито глядя на меня. Кажется, Корби не понимала: пуская шпильки в меня, она одновременно проявляла грубость и неблагодарность по отношению к Шону. И того это явно задевало. Надеюсь, ей скоро надоест злиться на меня, и до нее дойдет, что ее реплики ставят всех в неудобное положение.
Я бросила взгляд на Шона. Его лицо напряглось, став еще более угловатым, голубые глаза пылали холодным пламенем. Я поежилась, сердце забилось чаще, но скорее не от страха, а от неуверенности. Снова возникло ощущение: что-то не так. Вся комната, казалось, вибрирует от высокого напряжения, но, очевидно, Шона выводили из себя не оскорбления Корби. Она всегда такая – никогда не чувствует, когда пора заткнуться. И даже если чувствует, это ее не останавливает – язык работает на автопилоте. Последнее слово всегда должно остаться за ней! Неужели Шон до сих пор этого не понял?
