Гавин сказал мне, что…
– Гавин слишком много говорит.
Ответ Дункана обрушился на нее, подобно раскату грома.
В его голосе отчетливо прозвучало раздражение, но Амелия откашлялась и предприняла еще одну попытку.
– Может быть, ты и прав, Дункан, но мы сейчас одни, и я хотела бы знать больше о том, что произошло. Это кровавое безумие началось со смертью Муиры? Или ты получил прозвище Мясник раньше?
Он долгое время молчал, но Амелия ждала ответа. Она уже думала, что его не будет, когда он заговорил.
– Я не знаю, кто придумал это прозвище, – произнес он. – Но это были не мы. Скорее всего, какой-то трусливый английский молокосос, спрятавшийся за бочонком с вином, когда мы атаковали их лагерь.
– Да, он явно выжил и смог об этом рассказать, – кивнула она.
– И явно все приукрасил.
Амелия ощутила, как у нее в груди шевельнулась слабая надежда. Она резко развернулась в седле.
– Приукрасил? Значит, это не совсем правда?
Он помолчал.
– По большей части этот умник основывался на фактах, девушка. Поэтому я на твоем месте не стал бы обольщаться.
Они продолжали ехать по тропе. Лошадь ступала мягко и неспешно, вершины гор прятались в клубах густого тумана.
– Но ты так и не ответил на мой вопрос, – напомнила ему она. – Насчет сестры Ангуса. Насколько вы были близки?
– Муира дожна была стать моей женой, – еле слышно произнес он.
Амелия уже давно подозревала, что его жажда мести обусловлена далеко не только преданностью другу, но такое откровенное признание она ощутила, как удар в грудь. Девушка не могла объяснить, почему ей не безразлично то, что ее совершенно не касалось, но сейчас, расслабившись и ощущая тепло его тела, она знала, что, пока ее окружают эти руки, ей ничто не угрожает.
Она подняла голову, вглядываясь в покрывало из облаков, ползущее по небу и явно намеревающееся заслонить от них солнце. Черный дрозд парил в вышине, время от времени скрываясь в дымке, и ей снова почудилось, что она находится в совершенно ином, сложном мире, где за каждым поворотом подстерегает боль. Здесь ее было столько… Она и сама это ощущала, хотя и не до конца понимала. Но в то же время далекие горы были божественно красивы, воздух был свежим и чистым, реки и ручьи прозрачными как стекло. Все было таким странным и противоречивым и так глубоко затрагивало ее душу, что, казалось, проникало в кровь.
После разговора о Муире Амелия и Дункан почти все время молчали. Он отстранился от нее, казался безразличным, в чем она усматривала благоприятный знак. Он был ее похитителем, и только полная дура могла позволить себе испытывать к нему сочувствие или, хуже того, вообразить, что ее к нему влечет. Было лучше вообще с ним не разговаривать.
Позже он на какое-то время оставил ее одну. Они остановились у реки, чтобы напоить коня и съесть немного черствого хлеба
