точек. Сияли будто б и переливались все блески и свечения сонма алмазов и бриллиантов изделий великого Карла Фаберже.
Спросил о своем и я:
– О чем шелестите вы, звезды?
– О том, что едины мы с вами, крылатые люди, и являем собой Творящее Сознание.
Во мне продолжала кипеть радость от того, что нашел я второй уже раз свой философский камень. Впервые это случилось в молодости, и я стал рассказывать Янтарику о тех годах.
Звездный балдж
Не однажды грезились мне во снах взрывы сверхновых звезд, выбрасывавших в космос остатки свои – волокнистые газопылевые туманности. Не мог не думать я о тех, погибших еще до рождения Солнца светилах, атомы туманов которых таили в себе Земля и турбина Млечного Пути. И вопили они будто бы звонко и молодо, с незнаемой мне еще восторженностью сущего по такому поводу: «Все мы буквально состоим из звездного мусора». Радовало, что из звездного хоть. О нем думалось мне, когда смотрел по ТВ передачу памяти Василия Аксенова.
Случилось так, что Вести я в тот день не смотрел, ни с кем не общался: сидел безвылазно за компьютером. Сын позвонил: «Смотри по Культуре про Аксенова». Он в этот день умер, о чем я не знал. Понял, однако, что будет еще передача, посвященная его памяти. Подумал, что когда-то он уже умер, а я почему-то не слышал об этом. Посмотрел, и в «Балдж в сферах» стал изливаться отзыв моей души об Аксенове и его творчестве. Да так, что вознес его на небеси. Тот это случай, о котором Ломоносов сказал бы: «Устами движет Бог». Потому и дам прежде своего то, что в те же самые минуты родилось реквиемное об Аксенове у моего Сергея:
Пижон, эстет, гурман, поэт,
Законодатель мод московских.
Из Магадана вышел в свет,
Был отлучен от звезд кремлевских.
Шел сам, один, и знали все —
Писательство – его болезнь.
Писал – как жил: собой, себе,
А в строчках НАМ являлась жизнь.
Всегда в отрыве ото всех,
И вместе с тем всем прост, понятен,
Он пел про честь и пел про грех.
Ушел. Часть Слова с ним утратим.
Биниальность такая наша с сыном, как яснится мне, предопределилась свыше. Ноосфером, по моей мове.
Представлялось мне, как в некой галаксической долине свершается колоссальное таинство звездообразования. И звучала «Затоваренная бочкотара» в моем сознании «Затоваренной звездотарой», будто смотрел я лиричное действо в театре абсурда, и звучал со сцены бархатистый голос Василия Павловича: «Течет по России река. Поверх реки плывет бочкотара, плывет и поет как льется песня Людмилы Зыкиной „Течет река Волга, А мне семнадцать лет“. По низу реки текут угри кольчатые изумрудные, полипы розовые, рыба камбала переливчатая. Плывет бочкотара всякий звездный мусор в далекие моря, и путь ее бесконечен как бесконечна Вселенная. А в далеких
