махом отработал несколько зарплат: свою и начальства берегового. Сейчас отправлю простынного формата радиограмму, и машинка завертится, пойдёт писать губерния: отдел ТБ главка мою «простыню» размножит и разошлёт по отделам министерства, судовладельцам, в профкомы и месткомы, в редакции смертельно занудных бюллетеней и т. д. Покатится, покатится с горы бумажный ком…
Начальник радиостанции, крепенький такой мужчинка сорока годков, уверенный в себе (как же, он же хранитель всех-всех судовых секретов, текущих через эфир), в то же время балабол с претензиями на юмор, как большинство «коньсостава» на пэзэ, взял «простыню» и артистично отвалился на спинку кресла, зажмурив глаза: ну и ну, мол… Я подождал, пока он «очнётся», прочтёт радиограмму – нет ли вопросов по тексту, и услышал только один вопрос:
– А наш плавзавод вы тоже будете проверять?
– Обязательно.
– М-м, – и озадаченно-юморной, с прищуром взгляд поверх очков. Этакий, знаете, с далёким, одному ему видимым прицелом. – Угу…
Вот так и бывает: одно-два чревовещательных междометия – и чья-то судьба решена. Бойтесь, друзья, междометий власть имущих, к коим следует относить и хранителей важной информации.
Через пять минут в радиорубке должен начаться промысловый радиосовет, ежеутреннее и ежевечернее действо по решению одних и нагромождению других проблем. Половина их неразрешимы, как, например, проблема санаторно-курортного лечения женщин посреди Охотского моря. Пять минут перед этим бестолковым толковищем мы, флагмана, деловые такие, курим на палубе, под дверью рубки, по-тюленьи подбрасывая носами полосатый мяч:
– Чё, Трал, – цепляют флагманского тралмастера, – поспать не дали?
– Да вот Маслопуп, – механик, значит, – до утра тётку кочегарил, а утром, змей, хвастает: пять вагонов разгрузил. – Невыспавшийся Трал, которого поселили в одну каюту с сексуально озабоченным коллекционером, трёт глаза.
– Пять вагонов? На Гиннесса тянет. Слушай, а это он не ту рыженькую, у которой придатки воспалились?
– Да, с придатками. Жалилась ему. Только не рыжая, а чёрная…
После промсовета спускаюсь в лазарет, и прямо в дверях меня столбняк хватает: Терапунька с порога широко, на все тридцать два, улыбается мне. Именно мне, я оглянулся, за мной – никого.
– Простите, пожалуйста, вы не могли бы минут десять погулять?
– О да, конечно! Разумеется! Что мне стоит, – я заморгал, зажестикулировал и попятился. Аборт, наверное, делают какой-нибудь рыженькой. Или чёрненькой…
– Вы только не подумайте чего-то там, – и очень такой, знаете, эскулапочно-проницательный взгляд. – Мы у вас в изоляторе производим кварцевание.
– О да, я понимаю, я нарушаю тут стерильность, разносчик, так сказать, этой самой инфекции. В общем, заразы…
– Н-нет, – она непререкаемо и в то же
