ответил он. Его голос звучал взволнованно. – Я поеду вместе с вами и, когда удостоверюсь, что вы вне опасности, вернусь в Рим, чтобы продать лавку и побыстрее воссоединиться с вами.
Рамону уже исполнилось четырнадцать месяцев, и он передвигался самостоятельно, иногда неуверенно, а иногда очень быстро, особенно когда что-то привлекало его внимание и он решал немедленно исследовать это явление. Ему совершенно не нравились перегородки, которые ставили на лестницах и в дверях кухни, урезавшие пространство для его пробежек по залу и комнатам верхнего этажа. Жоан смотрел на него с каким-то подспудным чувством зависти, наблюдая, как Анна высоко поднимала малыша и со счастливой улыбкой корчила ему рожицы, а он смеялся, потешно двигая ручками и ножками в воздухе. Он был очень смешным: его неуверенные шажки и бормотание неизменно вызывали смех как на верхнем этаже у служанок и членов семьи, так и внизу, в лавке и в мастерских, когда Жоан брал его за ручку и вел открывать новые миры и здороваться с работниками. Он уже кое-что лопотал и произносил несколько слов, и у Жоана каждый раз сжималось сердце, когда он называл его папой. Как же он был бы счастлив, будь этот ребенок и в самом деле его сыном! Однако время от времени малыш бросал на него такие взгляды, которые не имели ничего общего с детскими, и тогда Жоан непроизвольно вздрагивал. Это был обвиняющий взгляд Рикардо Лукки, бывшего супруга Анны, которого Жоан отправил к праотцам. Все это произошло в результате военных действий, когда галера, на которой был заточен Жоан, взяла на абордаж каравеллу, на которой путешествовали Анна и Рикардо; это был бой не на жизнь, а на смерть, и все единогласно признали Жоана невиновным в том, что произошло. Все, кроме него самого, ибо время от времени он думал, что, вероятно, смог бы избежать столкновения со своим соперником, если бы захотел. И тогда книжник понимал, что украл у неаполитанца супругу, сына и жизнь.
Жоан опасался еще одного нападения на лавку и знал, что это может произойти в любой момент. Поэтому, когда Никколо сообщил ему, что через несколько дней Хуан Борджиа отбывает в Неаполь, чтобы быть представителем Папы на коронации нового монарха, Жоан облегченно вздохнул. И одновременно подумал, что, возможно, следует немного отложить поездку Анны – до возвращения герцога Гандийского. Жоан не хотел находиться одновременно с ним в Неаполе, там это было так же опасно, если не больше. Жоан предпринял все возможные предосторожности в Риме, прекрасно осознавая, что власть его соперника была несоизмеримо выше, и был готов к тому, чтобы воспрепятствовать папскому сыну в достижении его цели, даже ценой собственной жизни. Его супруга была в относительной безопасности, находясь в лавке, и Жоан думал, что вряд ли папский сын осмелится на новую атаку в ближайшем будущем. Если кто-то из его людей погибнет при попытке нападения на лавку, маски в этом случае окажутся бесполезными и скандал достигнет таких размеров, что даже он окажется не в состоянии позволить себе подобное.
Однако удар был нанесен раньше,
