ей в глаза, ожидая ответа. Не дождавшись, выпрямилась и раздраженно заговорила:
– Меня ты будто жалеешь, вот и Бэлгутэя прикармливаешь, но это еще можно понять: знаешь, чей кусок проглотила, может, совесть тебя мучает, а может, мести боишься, не знаю, но перед рабами почему лебезишь? Что они тебе дадут?
Оэлун отчужденно молчала.
– Ведь ты давно укрепилась здесь, родила наследников, теперь тебя никто не столкнет, а ты все продолжаешь всем угождать. Может быть, привыкла с первых дней кланяться всем без различия, а теперь не можешь отвыкнуть от этого? – Сочигэл пытливо заглядывала ей в глаза. – Не хочешь, а спина сама сгибается, лицо само улыбается, а язык издает сладкие речи?
– Тебе не понять меня, – сухо сказала Оэлун. – У нас с тобой разные души. Но знай, что если бы я была женой по сватовству, а не пленной добычей, я не была бы другой.
Сочигэл долго смотрела на нее, внимательно оглядывая ее лицо.
– Я тебе не верю, – наконец сказала она и в злой улыбке обнажила свои маленькие, молочно-белые зубки. – Умная женщина тебе не поверит, разве что такие, как эта Хоахчин.
Она встала, поправляя подол халата, и, не глядя на нее, вышла.
Они снова расстались не примиренные, не понятые друг дружкой.
VIII
Сочигэл, младшая дочь онгутского тысячника, выросла в роскоши и родительском благоволении. У их племени, уже в течение семи поколений кочующего близ Длинной стены по краю китайских земель, неся пограничную службу раньше киданям, а теперь чжурчженям, все было не так как здесь, у грубых и неотесанных монголов. Дочери онгутских нойонов жили подобно высокородным китайским девицам в неге и роскоши, и не марали рук в черной работе. Сочигэл училась вышивать на шелковых тканях сказочных драконов и огромные цветы лотоса, хорошо понимала китайский язык.
В их курене каждое лето с весны до осени проживали китайские купцы, торговали тканями, разными нужными в хозяйстве вещами и сладкими плодами южных деревьев. Каких только сладостей она не попробовала за свое детство – ни одному из здешних монголов не приснится за всю жизнь. За одну овцу китайцы могли целый вечер показывать перед всем куренем свое умение прыгать и переворачиваться в воздухе через голову, ходить по высоко натянутым волосяным веревкам, показывать ученых собак, бегающих на задних лапах и птиц, говорящих человеческим голосом.
Легкой и безоблачной была бы ее жизнь в родном племени, если бы с малых лет она не была отравлена страхом перед будущим. С ранних лет она знала, что просватана в дикое северное племя, не знающее ничего на свете, кроме войн и охоты на зверя. Сестры и старшие родственницы рассказывали ей, что эти люди, подобно хищным зверям, питаются сырым мясом, а запивают горячей кровью. Еще она слышала, что они беспрестанно дерутся между собою и во множестве убивают друг друга. Больше всех любил пугать ее старший брат.
– Долго ты там не проживешь, – говорил он, сочувственно глядя на нее. – В первую же зиму они тебя
