опасной грамоты[43] новому владыке, чтобы ехал в Москву на ставленье?
– Говори свою волю, Господине Великий Новгород! – закончил он свою речь. – На чем ты постановишь, на том и пригороды[44] станут.
Он смолк и низко кланялся на все стороны.
Казалось, что разом прорвалась давно сдерживаемая плотина, и бушующие волны с ревом, шумом и невообразимым клокотанием ринулись с гор в долину и все топили, ломали, сносили с мест и уносили неведомо куда. Сначала слышались только рев и стон. Отдельные возгласы и речи стали выделяться уже после…
– Ишь разыгралось Ильмень-озеро! – качал головою звонарь. – Распалились детушки новугородци. Фу-фу-фу!
Новгородцы действительно распалились. Звонарь ждал, что тотчас же разразится буря, которую не раз доводилось наблюдать на своем веку этому старому сторожу «вечного гласа» с высоты своей исторической колокольни. Это бывало тогда, когда народ – эта самодержавная сила древнейшей севернославянской республики – «худые мужики-вечники», выведенные из терпения какими-либо неправильными или отягощающими их быт действиями или распоряжениями правящих властей и богатых людей, подымали бурю на вече, стаскивали провинившихся против верховной власти народа ораторов с вечевого помоста, били и истязали их всенародно, бросали с моста в Волхов, а потом грабили их дома – грабили целые «концы» или «улицы», разжившихся на счет самодержавного народа бояр, посадников и тысяцких и, так сказать, своими кулаками, каменьем и дубьем делали поправку в законах своей оригинальной, мужицкой, чисто русской республики. Не сделали власти того, чего хотел народ, – и этот самодержавный мужик тут же, на вече, расправлялся с властями, заменял их новыми, направлял дела новгородской земли туда, куда желала державная воля народа, и тут же ревом тысяч глоток изрекал свое державное «быть по сему».
Но «вечный» звонарь с высоты своей колокольни видел, как в толпе ходили несколько человек, хорошо одетых, и что-то горячо говорили народу. Звонарь узнал между ними сыновей Марфы-посадницы, а также Арзубьева, Селезнева-Губу и Сухощека. Старик улыбнулся…
– Все это Марфутка мутит… бес баба! Знала бы свое кривое веретено; так нет – мутит…
– Не хотим московского князя! Мы не отчина его! – выделялись отдельные голоса из общего народного рева.
– Мы вольные люди – как и земля стоит!
– Мы Господин Великий Новгород! Москва нам не указ!
– За Коземира хотим за литовского… К черту Москву!
– Не надоть для владыки опасной грамоты от Москвы! Пускай идет на ставленье в Киев.
Никто не смел перечить расходившемуся народу. Посадник, тысяцкие и старосты, люди степенные и богатые, сбившись в кучу под вечевой башней, стояли безмолвно. У посадника, когда он поправлял, по привычке, золотую гривну на груди, рука дрожала заметно.
Откуда ни возьмись на помосте появилась рыжая голова – на плотном туловище всем известного
Опасная грамота – охранная, обережная грамота.
Городок, приписанный к городу. Впрочем, «пригородами» Новгорода Великого, кроме городков малых и ближних, в разное время были и Пермь, и Вологда, и даже Псков.
