болотах было бы нецелесообразно, а родник еще нужно найти. При первом осмотре полигона Толя его не обнаружил.
Все обустроились и собрались у костра. Грэй, Даниэль и Тирион натаскали дров, которых, по самым скромным подсчетам, должно было хватить минимум до завтрашнего вечера. Как и было сказано, ничего не ломали, только собирали хворост. Благо этого добра кругом было немерено. Вообще, местность, если бы не болота, оказалась хороша. Тихо, грибников нет, охотников тоже, немногочисленных жителей Заледенья вряд ли напугаешь антуражем и воинственными криками. Мари сказала, что завтра нужно будет набрать грибов, благо лисичек по дороге видели немало, значит, есть тут не только они, а и белые, и опята. Впрочем, и лисички тоже весьма ничего.
Макароны сварились, из общего котла насыпали всем, и ребята принялись за еду. Было хорошо, сыто и спокойно. Где-то далеко в лесу противно орала неугомонная птица, но ее никто не поддерживал. На небе палевыми красками догорал июльский закат. Облака, высокие, легкие, казалось, вообще не движутся по небу.
– Хорошо бы до игры продержалась погодка, – мечтательно заметил Фазиль, отставляя пустую алюминиевую миску и откидываясь на мягкую траву, которую еще не успели вытоптать.
– А как раз на игре и испортилась, – не преминул придраться к словам Бруно.
Фазиль на подначку отвечать не стал.
Неспешный разговор у костра продолжался до темноты. Когда на небе высыпали, словно веснушки, мелкие яркие звездочки, опять достали гитары. Орландо – признанный в клубе менестрель – начал с медленной и печальной песни:
– Ты тогда уже знал лучше нас — Но молчали, не дрогнув, губы. Что ты знал в тот последний час, В час, когда закричали трубы?
Рухнул вдребезги свод земной, И запели, и заплясали, И схлестнулась волна с волной, Разбиваясь меж стен Ронсеваля…
Разбиваясь меж стен…
Слушали молча, некоторые тихо подпевали. Толя встал и отошел на несколько шагов от костра, в сгустившуюся тьму, прислушался.
Тишина.
Почему ему так упорно не нравится это место? Ведь хороший полигон, ну пусть болота кругом, пусть комарьё и дикий темный лес, зато свобода, зато никаких людей вокруг – две почти заброшенные деревеньки не считаются. Даже железной дороги не слышно. Толя посмотрел туда, где лежал огромный мегаполис – нет, слишком далеко, и зарева не видать. Почти триста километров до столицы. Почему-то он испытывал по этому поводу сожаление. Как будто желтое зарево над Москвой, городом, который действительно никогда не спит, может чем-то помочь главмастеру Кузнецову.
В чем помочь-то?
Толя не привык терзаться смутными страхами. Пожалуй, единственная вещь, которой он по-настоящему боялся, – это потерять близкого человека. Отца, Свету. Мать Толи умерла, когда мальчику было восемь лет. Он до сих пор помнил ее застывшее восковое лицо, вытянувшиеся в ниточку бледные губы, заваленный
