а ты не хотел. Ага, пока. Держи хвост пистолетом! Пока!
Да-да, слушаю. Нет, Ви, дети еще не приехали из Европы, деталь какая-то в машине сломалась… Ага, поставь, поставь свечку перед Христом и помолись за них, ты же у нас, как отшельник. Как, не замёрз в своей келье, на улице-то минус одиннадцать. А в хате шесть? Ой, и как же ты там?.. А-а, у тебя печка… Но весь дым – в хату? По курному, значит, топишь, как твои предки далёкие? Угореть же можешь! Дверь открыл, так ведь холод же – в хату. Сколько раз тебе летом твердила, что б трубу починил, а ты всё над романом своим сидел… Сына надо было заставить… Начал, но не закончил? А теперь как без печки? Мало ли что обогреватели, их же на ночь не оставишь. Три одеялки согреют, конечно, но… А-а, ну если еще и три кошки. Ага, говорят, что они лечат, вот ноги твои больные и подлечат, так что не гоняй их с кровати. Ну, как не волноваться? Если б приехала да смогла трубу твою подправить… Конечно, теперь уж с такой – до лета, а сейчас заворачивайся в одеялки, включай обогреватели и… Да не забудь отключить их перед сном. Ну да, да, а то… Пока, спокойно ночи.
Привет, братец, как дела?.. Да ты что? И чего ж это Кей выл? Ну да, ты ж его с цепи не спускаешь, вот и… и я завыла б, если б меня – на цепь. Ну и что, что на ночь в коридор берешь, он же молодой, ему охота общаться с особями по виду, а ты… Нет, надо, надо тебе хотя бы на ночь его отпускать. Ну да, прямо сегодня и отпус… Вот и молодец, набегается твой Кей и не будет выть. Да у нас-то всё нормально, дети деталь сменили, так что выезжают в Россию. Ага, наверное, завтра приедут. Да нормально моё здоровье. И у Темы в принципе, вот только руки дрожат всё больше. Не, травы ему уже не помогут… Нет, Ви, не помогут, а чаем зелёным пою. А твои ноги как? Болят. Но ты же сам сказал, что если в нашем возрасте ничего не болит, то уже померли. Держишь хвост пистолетом? Вот и молодец. И у меня – пистолетом. И у Тёмы. Пока-пока.
1975-й
Еду в Карачев. И как всегда, за утешением. Нет, рассказывать маме про «удары судьбы» Платона не буду, а просто Карачев всегда врачует. И уже шарю глазами по прилавкам базара, ищу Виктора, а не маму, – она уже почти не торгует. Да вот же он, с рассадой сидит, и по всему вижу: стесняется! Но улыбается:
– Не-е, здесь хорошо-о. Как в театре! Девки, бабы молодые идут и все жопа-астые! – смеется. – А вон как раз напротив меня Лёха торгует, тоже университет закончил и прилавки теперь – наши с ним кафедры.
А дома мама уже нервничает, ждет сыночка, и через полчаса провожает меня:
– Иди, узнай, что там… как там у него?
А часам к двум… Вроде бы его мотороллер застучал? Ага, приехал. И уже сидит на ступеньках в коридор и рассказывает:
– Остались у меня последние огурцы здорове-енные, сложил их на прилавок в кучу, собираюсь домой, а тут подходят две бабы деревенские, смотрят, смотрят на них, а потом одна и спрашивает: «За сколько отдашь-то?» «Да берите даром» – отвечаю. Нет, не берут, а от огурцов глаз не отрывают. Я опять:
