плёлся. Если раньше он периодически нёс одного из наследников, то после перелома ноги делать этого не мог.
Малыш, конечно, оказался слабее и свалился первым. Именно в этот момент сердце Алексея ёкнуло в предчувствии чего – то ужасного, именно в тот миг он испытал прилив неведомого доселе страха перед обречённостью. «Судьба!..» – словно выстрелило в сознании.
Передав палку дочке, он взял Павлика на руки и, едва выпрямившись, попытался нести на руках. Это оказалось чрезвычайно трудоёмкой задачей. Одна нога – босая, занемевшая – скользила по льду, а другая, увечная, не могла выдерживать его вес и норовила подогнуться в любой неподходящий момент. При очередном приступе боли, Алексей не выдержал и выругался. Его охватило чувство непередаваемой злости – злости на обстоятельства, на самого себя, водителей, дороги, государство, – и он, на зло самой боли, ступая на больную ногу изо всех сил, заставил себя идти быстрее. До поры до времени это получалось, – пока боль не сделалась настолько нестерпимой, что упрямец вынужден был остановиться и сесть на обочине.
Когда ощущения позволили ему уравновесить мышление, он посмотрел на Машу и заплакал.
– Простишь ли ты меня, девочка?
– За что, папа?
С выражением покорности судьбе она присела рядом и со слезами в глазах прижалась к нему. Павлик, утомлённый дорогой, сопел, забывшись в тревожном сне. Эти беззащитные создания преподали ему яркий пример того, что почему-то принято называть мужеством – именно так, безропотно и спокойно, следует принимать всё то, что предлагает судьба.
Вскоре девочка уснула на его груди. Его самого убаюкивала странная, всемогущая сила, противиться которой он не находил сил. Веки давно слепились столь крепко, что не было мочи заставить их раскрыться. Плоть уже пребывала в том состоянии, когда перестаёт ощущать холод и ей почему-то становится тепло и уютно. Её охватило странное оцепенение, взгляд замутился непонятной дымкой, как это происходит в те минуты, когда забываешься во сне.
Алексей так и уснул, прислонившись в ледяной стене дорожного туннеля, не желая более ничего. Его полузакрытые глаза неподвижным взглядом смотрели вдаль. Сквозь пелену, застилавшую взор, ему показалось на какой-то миг, будто вьюга прекратилась и в одном месте небосвода в толще облаков образовалась трещина, сквозь которую пробивается мерцание какой – то звезды. Этот слабый лучик далекого холодного света согревал его теплом до тех пор, пока удивительным образом не раздвоился. Это видение увеличивалось, расплывалось в уходящем сознании, пока не исчезло вместе с ним совершенно…
Житейское дело
Этот летний день, как и несколько предыдущих, принёс жару. Несмотря на то, что солнечный диск едва поднялся над горизонтом, люди уже изнемогали от зноя. Даже листья на деревьях поникли с той непередаваемой печалью, которая предвещала обречённость. Да и птицы куда-то исчезли.
Однако людям невозможно убежать под спасительные
