я перееду в Роберваль, я не буду выходить из дома, останусь в безопасности с Кионой, – поклялась она. – Я стану невидимой, тенью среди бледнолицых. Никто не причинит зла моему дорогому ребенку!»
Три женщины долго молчали, думая о своем. Но это не мешало им прислушиваться к каждому доносившемуся снаружи подозрительному шуму, не заглушаемому потрескиванием огня.
– К счастью, Тошан оставил свое охотничье ружье, – наконец объявила Эрмин. – Если потребуется, я не премину им воспользоваться. Боже, это ужасно! Кажется, я слышу шаги на крыльце! Тала, если и впрямь твой соплеменник требует мести, он легко сможет войти сюда и расправиться и с тобой, и с нами. Нужно быть хладнокровными. Тот или те, кто поджег твою хижину, точно знают, что Тошан уехал.
Ее голос прерывался. Она представляла себе окружавшие их лесные пространства, занесенную снегом дорогу, страшную оторванность от остального мира. А в соседней комнате находилось четверо ни в чем не повинных детей, которых она должна была защищать. Ее спутницы увидели, как она поднялась, сняла висевшее на стене ружье и стала изучать его.
– Ружье заряжено! – возвестила она. – Тошан научил меня стрелять.
Она подошла к окну с оружием в руках и слегка отодвинула занавеску. Несмотря на густой снег, она различила на земле груду красноватых деревянных обломков. Это было все, что осталось от хижины.
– Не показывайся! – закричала Тала; в ее голосе сквозил страх.
Закрыв занавеску, молодая женщина с изумлением посмотрела на свекровь.
– Минуту назад ты утверждала, что я ничем не рискую, – сказала она.
– Я уже ничего больше не понимаю, доченька, – вздохнула индианка, – ничего не понимаю.
Мадлен все-таки решила проверить, что заперт ли дом. Одна из комнат, в ней раньше жила Тала, находилась рядом с кладовой, где хранились запасы еды. Кормилица быстро вернулась.
– Никто не сможет сюда войти, – заявила она, – разве что взломают дверь.
Эрмин поблагодарила ее, горько усмехнувшись. Мысли ее путались. Теперь, когда она столкнулась с реальной опасностью, грусть и слабость уступили место новой для нее решимости. Да, она потеряла трехмесячного ребенка, но в отсутствие Тошана ей надлежало смотреть за Мукки, Лоранс, Мари и Кионой. Эти дети были бесконечно дороги ей, и ни одно несчастье не должно было их коснуться. Даже ее страхи отступили.
– Мадлен, пойди передохни немного, – сказала она, устраиваясь в кресле-качалке и положив на колени ружье. – Я не сомкну глаз всю ночь.
– Я тоже! – заверила ее Тала.
Оставшись вдвоем, они не проронили ни слова. Индианка терзала себя мыслями, ее душил страх, что она подвергает опасности своих близких.
«А если я скажу всю правду о моем прошлом Эрмин? Она лучше поняла бы то, что я чувствую… Но тогда рано или поздно это станет известно моему сыну. А я не хочу
