не возле мойки, а рядом с Лео.
– Что это такое?
Лео отворачивается в сторону.
– Ничего.
Папа хватает его за подбородок. Не очень сильно, но все-таки поднимает его лицо. Опухшая щека Лео отливает синим и желтым, глаз заплыл.
– Черт побери, что это такое?
– Лео… отбивался. Правда. Папа! Он…
Ответил опять Феликс, Лео не сумел вымолвить ни
слова. Обычно слов у него хоть отбавляй, полон рот. Но сейчас их нет. А когда они появились, он их проглотил.
– Ты отбивался?
Отец посмотрел на Лео, потом на Феликса, потом опять на Лео, стараясь перехватить его взгляд, все смотрел, смотрел.
– Лео?
– Папа, он отбивался, я видел, много раз, он…
– Я спрашиваю у Лео.
Глаза, сверлящие глаза. И рот, без конца задающий вопросы.
– Нет. Я не отбивался.
– Их было двое, папа… и они большие, тринадцати и четырнадцати лет, и…
– О’кей. Достаточно.
Большие руки приподняли избитое лицо Лео повыше, осторожно ощупали.
– Мне все ясно. Ступай в школу, Лео. А когда вернешься… решим, как нам быть.
10
Отсюда, сверху, они большими не кажутся. Один повыше, светловолосый, с рюкзаком, второй пониже, темноволосый, со спортивной сумкой на плече.
Пожалуй, он никогда не видел, как они вместе идут в школу Первую неделю провожал первоклассника Лео до школы, шел рядом, объяснял, предостерегал, направлял (тут, черт побери, как в саванне, ты охотник или добыча, сам выбери себе место и садись, ты Дувняк, и ни один гад не будет сидеть там, где хочешь сесть ты), а на второй неделе Лео попросил его держаться в нескольких метрах позади, а еще через неделю попросил вообще его не провожать. С Феликсом у него и мысли о провожании не возникло. У Феликса есть Лео, и хватит.
Но, оказывается, не хватит.
Старший сын даже себя защитить не может.
Иван подвигает горшки с растениями, обеими руками опирается на подоконник. Кухонька, конечно, тесновата. Узкий проход, обеденный уголок да окно на седьмом этаже, откуда и Скугос, и две головы внизу выглядят такими маленькими. Но это его квартира. Пятикомнатная квартира в стокгольмском предместье, которое возникло не так давно, когда чиновники черкнули на бумаге несколько строк, пытаясь разрешить острый жилищный кризис постройкой миллиона одинаковых квартир.
Иван разбивает первое яйцо, второе, третье, четвертое, как всегда, прожаривает до хруста, как всегда, тщательно солит. Стоит у плиты, вилкой помешивает яйца на сковородке, но видит перед собой лицо. Опухшее. Синее. Желтое. Лицо, которое не хочет исчезать.
Он старается сосредоточить внимание на высоком стульчике, где сидит Винсент и машет рукой папе, пока тот готовит. Наливает себе большой стакан воды, пьет. Кипятит воду в пыхтящем чайнике, заваривает растворимый кофе, для крепости насыпав в чашку несколько ложек.
Без толку. Перед глазами все та же картина.
