комиссии менялы, когда нам самим приспичит это золото поменять на серебро.
Я налил полный кубок анжуйского вина и ласково сказал:
– Пей. Ты заслужил.
Микал с охотой выпил вкусного анжуйского и, утерев губы ладонью, сказал:
– Там к вам еще местные рикос омбрес на встречу набиваются. Их как – гнать?
Утром отсидел еще и заупокойную службу по Мамаю уже по римско-католическому обряду.
Потом амхарцы взяли гроб с Грининым телом на плечи и вынесли из храма на расположенное рядом кладбище. Впереди них шел весь клир церкви Герники во главе с епископом, распевая по-латыни тягучие григорианские напевы религиозного содержания, позади вся моя банда пристроилась, кроме часовых и дежурных по лагерю.
Пока попы распевали, крестили и кадили, валлийцы украдкой кинули по мелкой монетке в заранее раскопанную могилу. Окупили последнее пристанище рыцаря у подземных богов.
Траурно зазвучал колокол, и гроб с казаком опустили в разверзнутый зев земли. Потом этот зев неторопливо засыпали, сформировав длинный холмик, в который воткнули простой крест, вытесанный из кипариса. Зарыли Гриню в шар земной на чужой сторонке. «Sic transit gloria mundi»[5] – очень справедливое выражение нам досталось от римлян, коих самих уже целое тысячелетие как нет. А уж как гремели…
«Requiem aeternam dona eis Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace?» – отзвучали последние звуки поминальной латинской молитвы, доставшейся нам от тех же римлян, и народ стал расходиться с кладбища.
Кастильцы проводить казака в последний путь не пришли. Каждый сам хоронит своих покойников. Где они хоронили своего секретаря, мне было неведомо. Но горожан было много. Похороны – развлечение в размеренной жизни, в которой не так уж много происходит значимых событий. А уж заморского принца так вообще не каждый день хоронят в их родном городе.
Около меня никого не осталось. Ближние проявили такт, а дальние просто не посмели лезть монарху под руку в такую минуту. Я стоял и тупо смотрел на свежий могильный холмик, как будто искал на нем какие-то тайные знаки, которые должны были мне указать дальнейшие пути. И не видел их. Разве что смерть казака Мамая была некой символической жертвой, которую высшие силы принесли для того, чтобы я больше думал о том народе, которым должен править, отвратившись от того, среди которого вырос.
– Не беспокойтесь, ваше величество, – проскрипел монсеньор Васко, поравнявшись со мной, теребя руками янтарные четки. – Деревянный крест тут временно, пока могилка не утрамбовалась. Я вам обещаю, что на могилу вашего верного мы обязательно положим камень с соответствующей хвалебной надписью.
Он помолчал немного и добавил с некоторой обидой в голосе:
– Не думал я, даже представить себе не мог, что вы у меня Жозефа заберете.
– Монсеньор, кандидатуру отца Жозефа мне предложил епископ. Сам. Я лишь попросил у него капеллана с военным опытом, – попытался я оправдаться.
– Жаль мне с ним расставаться, сир. Он мне как сын, которого у меня никогда не было. Что теперь будет скрашивать мою старость?
– Сознание
Так проходит слава мирская
