Зойкиного шестого класса на летних каникулах. Мамка с утра уходила на рынок, отчим нас с Сашкой выгонял из дома, а сам с Зойкой закрывался. Я мамке об этом рассказывала, а она не верила, ещё и лупила меня! А потом у Зойки начал расти живот, в седьмой класс она уже не пошла. Стала открыто спать с отчимом, заняла мамкино место на кровати! А мамка теперь спит на стульях!-
– Кошмар! Мама спит в другой комнате?-
– В той же самой, там и Сашка спит на топчане. У нас другой комнаты нет, есть кухня, где я сплю. Отчим меня ненавидит, в комнату пускает только воды ему подать и помойку вынести. Разрешает мне жить в кухне, если я буду им всем жрачку добывать. Поэтому я начала ходить побираться. Люди мне не верят – гонят, как собаку… Или есть такие, что сами живут впроголодь – жалко их, я знаю, как это, когда кушать хочется! Если какой день еды не принесу – отчим бьёт меня костылём и выгоняет. Кормиться дома он мне не разрешает – говорит, чтобы у людей отъедалась. К нам ездит на коляске его друг, такой же уродец. К нему отчим хотел меня спровадить жить, а я не согласилась! Он стал ещё больше меня ненавидеть!-
– Ужас – ужас! Почему же мама не перейдёт в кухню и Сашу не заберёт?-
– Она упёртая, как ишак! Могла бы перенести стулья. Я ей даже предлагала своё место на раскладушке, но она назло не уходит из комнаты!-
– Назло? Пожалела бы сына, от грязи оградила! Получается, как та дурная кошка, детей нарожать – нарожала, а облизать – не облизала! В три ночи, по-прежнему, подаёшь отчиму воду?-
– А как же, не хочу получать костылём по кумпалу!-
– Ты заходишь в комнату, видишь сестру с отчимом в постели?-
– Ну да…-
– А сестра стыдится? – всё больше поражалась Полина.
– Щас! Наоборот – гордится! Чувствует себя хозяйкой, на меня смотрит свысока, над мамкой измывается! Оксанка её не волнует, с ней возится мамка, я помогаю!-
Невольно подсмотрев чужой грех, Полина, будто сама испачкалась, не по себе стало. Вспомнилось, в её девичестве родной дядя однажды, будто случайно, положил грубую ладонь на девчоночью грудь племянницы. Через блузку ощутив противное вороватое прикосновение горячей шершавой ладони, Полина отскочила в сторону. К душе куском грязи накрепко прилипло неожиданное разочарование и горечь предательства кровного родства. С тех пор она стала откровенно недружелюбна к родному дяде, не простила даже после его смерти.
На их маленькой улице соседи знали друг о друге всё, однажды устроили бабский суд над пятидесятилетней тётей Мотей. При живом туберкулёзном муже и здоровой красивой дочке она закрутила любовь с тридцатилетним зятем. Заводила расправы – вездесущая соседка по кличке «прокурорша», без которой «ни одна вода не освятится».
– Шалава ты, Мотря! Как зенки твои от стыда не полопались? Схаменись, побойся Бога!-
– Бабы, люблю я Федьку! Ноги ему буду мыть и воду пить! – не отпиралась, а гордилась «обвиняемая».
– Та, шо б у тебя язык отсох, совсем с ума сошла! Зять, считай, дитя твоё, а ты с ним шашни завела! – кричала
