исчерпании этих условий государственный модернизационный потенциал резко снижается. Это подтверждено как российским, так и зарубежным опытом. Так, в СССР уже с конца 1930-х гг. возникла проблема невосприимчивости промышленности к научно-техническим достижениям. С отрицательными последствиями чересчур тесного сращивания государства и бизнеса столкнулись и «азиатские тигры»[31].
Во-вторых, эта модель наиболее успешно реализуется тогда, когда важно в сжатые сроки осуществить качественный скачок, а «социальная цена» и долгосрочные последствия модернизации не играют существенной роли. Трудовые ресурсы для масштабных проектов в условиях сталинского террора обеспечивались насильственными методами. Закрепившийся на десятилетия низкий уровень жизни населения не только приводил к нарушению социальной справедливости (население страны не получало выгод от экономического роста), но и имел серьезные экономические последствия – потребительский рынок на протяжении всей советской эпохи обладал малой емкостью, модернизация потребления шла чрезвычайно медленно. Выкачивание ресурсов из аграрного сектора привело к его устойчивой деградации. Наконец, сформированная в результате успешной индустриализации экономика демонстрирует полную неспособность адаптироваться к новому, постиндустриальному этапу развития глобального мира.
Наконец, в-третьих, эта модель подтвердила свою продуктивность лишь в специфических условиях догоняющего развития стран глубокой экономической отсталости во второй половине XIX – первой половине XX в. Наиболее детально эти условия охарактеризованы в работах А. Гершенкрона[32]. Он выделяет три группы стран: страны – пионеры индустриализации, страны умеренной экономической отсталости и страны глубокой экономической отсталости.
В странах – пионерах индустриализация протекала в рамках рыночных механизмов, предприятия развивались в первую очередь за счет внутренних источников финансирования. Принципиально важным условием промышленной революции было снятие институциональных ограничений на развитие предпринимательства и формирование институциональных стимулов к расширению производства. Именно опыт этих стран позволил сделать вывод, что экономический рост начинается там, где обеспечены гарантии прав собственности и принуждение к исполнению контрактов[33].
Страны умеренной экономической отсталости столкнулись с более серьезными вызовами. Проблема концентрации ресурсов, необходимых для индустриализации, для этих стран стояла гораздо острее, чем для стран – пионеров. Это привело к особой роли банков в модернизационном процессе, которые взяли на себя инвестиционные функции, а также содействовали формированию крупных финансово-промышленных структур. В целом индустриализация этих стран происходила в рамках рыночных институтов, снятие средневековых ограничений на развитие производства и здесь играло
Так, исследуя причины, приведшие к существенному изменению экономической политики Республики Корея, эксперты отмечают: «Чэболи – южнокорейский вариант мощных финансово-промышленных групп (ФПГ) сыграли важную роль в релизации феномена “экономического чуда”, в течение многих лет являлись несущей конструкцией национальной экономики. Они же со временем превратились в серьезный тормоз поступательного развития последней. … Одной из важнейших причин сложившегося положения стало чрезмерное усиление роли в экономике страны крупнейших монополистических группировок – чэболой и их недопустимо высокая степень сращивания с институтами государственной власти, включая ее самый высокий уровень, и, соответственно, почти неограниченные возможности лоббирования собственных интересов» (
См., напр.:
Сопоставляя институциональное развитие Англии и Испании, Дуглас Норт в качестве важнейшей предпосылки превращения Англии в доминирующую державу западного мира выделял активную политическую роль парламента, отмечая, что «триумф парламента ознаменовал надежную защиту прав собственности и формирование более эффективной, беспристрастной судебной системы»
