Она глядела на меня такими глазами…
– Ага. Прямо как у твоей сестрицы, – задиристо произнес Брам, подмигнув Арнвиду, который при этих словах усмехнулся.
Сигурд отправил людей в глубь суши: они должны были искать селения или просто дома, оставаясь никем не замеченными. Меньше всего хотелось, чтобы франкийские воины разбудили нас среди ночи, как предрекал отец Эгфрит (он вбил себе в голову, будто святой дух, чрезвычайно сильный в этих местах, непременно сообщит добрым христианам о вторжении язычников и они придут, размахивая горящими крестами и мечами, обмакнутыми в освященную воду).
– Пускай приходят, монах, – сказал Сигурд. – Поглядим, справятся ли их деревянные кресты с нашими секирами. И мне все равно, во что они окунают свое оружие: в святую воду или в мочу девственниц. Железо так и так заржавеет. Значит, бояться нам нечего.
Викинги рассмеялись, но это не помешало им быть, от греха подальше, настороже. «Фьорд-Эльк» все не показывался. До сих пор не менее чем шестеро из нас одновременно следили за проливом, ведущим к бухте. Сигурд приказал, чтобы даже после наступления темноты три пары дозорных попеременно таращили глаза на море, освещенное луной и звездами, на случай если Эльдред в силу своей дерзости или глупости решится идти вдоль берега ночью. Мы ждали, слушая убаюкивающие вздохи океана.
Я спал рядом с Кинетрит, а значит, и с отцом Эгфритом, который непрестанно сопел и ворочался. Видно, Белый Христос не защищает своих рабов от блох, и кусачим тварям прекрасно жилось в рясе монаха. Я готов был поспорить, что, если б он решился ее снять, она сама, не спросясь у него, поползла бы по земле. Но Кинетрит как будто становилась спокойнее рядом с этим человечком, и за одно лишь это я мог его поблагодарить.
Если Кинетрит не отходила от Эгфрита, то ее соплеменник Пенда не отходил от меня. Он желал смерти своему олдермену так же сильно, как любой из нас (может, даже сильней), и наверняка мечтал собственным мечом взять с него плату за измену: Эльдред, по сути, погубил всех саксов, которые пришли вместе с нами на валлийскую землю. И все же жажда мщения не мешала Пенде настороженно глядеть на нас, его спутников. Как ни свиреп и ни искусен в бою был этот воин, чьи волосы стояли торчком, как иглы ежа, он оставался христианином, и потому ему непросто было уживаться с теми, кто соблюдал обычаи предков. Однако мы с ним вместе дрались и вместе проливали кровь. Мы оба выжили, когда смерть забрала столь многих наших соратников, и, несмотря на наши различия, связь между нами была прочна, как Глейпнир – волшебные путы из корней гор и птичьей слюны, которыми скован волк Фенрир.
Пенда также посматривал на Кинетрит, хотя взгляды эти казались мне скорее оберегающими, чем воспламененными Фрейей. На одну уэссексскую рыжеволосую красотку он уж точно смотрел по-другому. По мне, она походила на женщину, которая не блюдет себя. Может, даже на потаскуху. Но Пенда поговаривал о том, чтобы жениться на ней. Стало быть, к Кинетрит он благоволил лишь потому, что она происходила из его краев.
