которые так раздражали ее мать.
– Я принесла тебе завтрак, – сказала Пейдж, стоя в дверях.
Эмми не подняла голову и продолжала печатать.
– Я уже поела, но все равно спасибо.
– Это твои любимые пшеничные бублики с медом из булочной Кренделла. Они еще теплые.
Эмми помедлила и посмотрела на мать.
– Может быть, немного позже. Оставь их за стойкой.
Вместо того чтобы уйти, Пейдж продолжала стоять, пристально наблюдая за дочерью. Впервые за долгое время Эмми внимательно посмотрела на свою мать и заметила тонкие морщинки вокруг глаз и рта, сведенные брови, из-за которых лицо казалось постоянно нахмуренным. Печаль, которую ее мать всегда носила в себе, теперь словно вырвалась наружу, проступая морщинами, как у змеи, меняющей кожу. Эта печаль как будто стала слишком большой для ее матери.
Эмми также заметила, что в руках у Пейдж не было сумки, которую она обычно брала в булочную. Вместо нее она держала в руках стеклянную банку с завинчивающейся крышкой. Стекло было мутным и грязным, как будто его часто хватали руками, а металлическая крышка давно потемнела. Заинтересовавшись, Эмми встала и подошла к матери.
– Что это?
Вместо ответа Пейдж протянула ей банку; Эмми немного помедлила и взяла ее. Содержимое банки сместилось у нее в руках, мягко откатившись, словно океанская волна, и когда она подняла банку повыше, то увидела, что находится внутри.
– Это банка с песком, – сказала она, уже понимая, что это нечто гораздо большее. Каким-то образом этот песок был связан с ее матерью – точно так же, как зеленые глаза и кудрявые волосы. Это была частица ее матери, которой она никогда раньше не делилась с Эмми.
– Это песок с Фолли-Бич. Моя мать набрала его в банку и вручила мне в день моей свадьбы. Она сказала, что так я никогда не забуду, откуда я родом.
Но ты забыла, хотела сказать Эмми, однако промолчала, потому что песок в банке стал теплым под ее пальцами, словно вспомнил солнце Южной Каролины.
– Зачем ты мне ее дала? – спросила она мать.
Пейдж оперлась на дверной косяк и устало улыбнулась.
– Потому что… – она немного помолчала и широким жестом обвела комнату и штат Индиана за ее пределами. – Потому что это еще не все. Здесь все привычное и знакомое, но это не вся твоя жизнь.
Где-то в глубине сознания Эмми лопнул пузырек гнева.
– Я счастлива здесь.
– Нет, ты не счастлива. Ты считаешь, что тебе тут хорошо, потому что не знаешь ничего другого.
Эмми прищурилась, стараясь узнать женщину, чей голос был так похож на голос ее матери – той матери, которая дала ей крышу над головой, еду и одежду, которая выносила и родила ее. Эмми всегда думала, что сердце ее матери было разбито смертью ее маленьких детей; в нем просто не осталось ничего, что она могла бы дать единственному
