приятно, если не думать, что…
– Нет, это чистая правда… – признался Рэм.
По его лицу проскользнула грустная улыбка, и он пальцем легонько нажал на кончик ее носика:
– Если ты, Рина, еще не забыла, то я никогда не был склонен к тому, чтобы говорить тебе неправду. Ты права, рядом с Диной, кроме как о ней, ни о чем другом не думаешь. Но она не в состоянии всегда быть со мною. И тогда… – он снова улыбнулся. – Знаешь, я часто ловил себя на мысли, что втайне жду того, что снова услышу веселый перестук твоих жизнерадостных каблучков, что кто-то шаловливо накроет мои глаза своими узкими ладошками, и тогда я снова услышу твой чудный голос…
Прикрыв глаза, он вспомнил, как подобное случалось не раз, когда он служил в Германии, когда у них с Диной было все ужасно плохо.
– Рэм, это что, признание в том, что я тебе небезразлична?
Женские глаза радостно распахнулись. Неужели, все же случилось то, на что, казалось, надежды никогда не имелось.
– Да, Рина. Ты мне, как оно выяснилось, вовсе небезразлична. Когда ты уехала из Германии, я вдруг понял, что полюбил. Чувство пришло, и я не знал, что мне с ним делать. Я не стал бороться с ним, – Рэм ласково дотронулся до ее губ и провел по ним пальцем. – Я просто спрятал его глубоко внутри себя и изредка, когда мне никто не мог помешать в этом, извлекал его оттуда и заново переживал все то, что было между нами. Может, кто-то и посчитает меня ненормальным, но это меня нисколько не волнует. Это мое собственное, глубоко личное…
Рэм машинально потер скулу. Ему всегда казалось, что именно там оно навеки и останется. Если бы не нежданная и негаданная встреча с его прошлым, и горьким, и сладким одновременно.
– А Дина знает? Она что-нибудь спрашивала обо мне?
– Дина?.. Нет, – он неопределенно пожал плечами. – Она никогда не интересовалась именем той, с кем я в Германии жил до нее. Мне всегда казалось, что она намного старательнее, чем я сам, обходит тот вопрос десятой стороной. Сам не знаю почему, но это так…
Неожиданный вздох вырвался из женской груди. Чего в нем было больше: огорчения, сожаления или же тихой радости? О чем задумались чудные глазки, укрывшись дымчатой пленкой? Глядя в них, Рэм молчал, ожидая очередного вопроса, который долго ждать себя не заставил.
– У вас, Рэм, с ней все хорошо? – сероватые глаза-озера очистились от хмари и засияли в тревожном ожидании.
В ее душе затеплилась надежда. А вдруг, а вдруг… И тогда, тогда…
– Да, Рина. Ты же знаешь, что она прекрасный человек.
Согласно кивнув, Марина снова вздохнула:
– Знаю. Поэтому я ей, как только узнала, что у вас родилась дочь, и уступила. Живя со мною, ты бы скоренько проклял и меня, и себя…
– А ты, девочка, изменилась… – негромко произнес мужчина.
Пока суд да дело, мужские чуткие глаза и пальцы замечали все.
– Я стала некрасивой и больше тебе не нравлюсь?
