все твои желания. Ну, как же! Приехал не хвост собачий, а представитель печатного органа ЦК ВЛКСМ!
В общем, покормили, помню, меня в обкомовской столовой (больше похожей на ресторан), посадили в уазик и отправили в нужный мне поселок.
Тренер мальчишек Витя встретил меня настороженно. Когда сопровождающие меня лица отвалили обратно, тренер помялся и пригласил меня за стол. «Вы… извините… как насчет… для аппетита?» А мне чего-то приелось чувствовать себя Хлестаковым. Я и говорю: «Витя, давай на ты, и попроще». Он улыбнулся, вздохнул с явно выраженным облегчением, и… понеслась.
В те года я мог много выпить, не теряя, извините за выражение, константуума восприятия. А Витя вообще водку хлестал, как воду.
Короче, к вечеру мы стали корефанами – не разлей вода. И он потащил меня на Буг рыбачить. А дальше в памяти все перепуталось. Помню только, что один раз я попытался поговорить с мальчишками-футболистами. И они мне успели рассказать, что им очень помогли московские пацаны – даже свои бутсы давали на игры. А потом пришел Витя и утащил меня – он потребовал продолжения банкета.
В конце концов за мной опять приехал уазик. Мы с Витькой пообнимались, обменялись адресами и он сунул мне в сумку бутылку и две дыньки-колхозницы.
В обкоме очень представительная дама удивленно посмотрела на мой измочаленный вид, завела меня в роскошный кабинет и попросила подождать – типа, она за билетом моим до Москвы сходит.
А мне стало плохо. Организм был молодой, к отраве в таких дозах не привыкший. Тем более, что ели мы с Витькой редко и мало – в основном пили. В общем, совершенно непроизвольно вывернуло меня наизнанку прямо на ковер. Я выскочил в коридор, увидел напротив дверь туалета и закрылся там в кабинке. В себя приходил. Слышал снаружи вопли: «Понасылают всяких сральников!»
Не помню, сколько я на толчке просидел. Потом по-тихому выбрался и к выходу прошмыгнул. А там вахтерша какая-то с брезгливой ухмылкой тормознула меня и сунула конверт. В нем был билет на поезд. Ох…
Вернувшись в Москву, поехал я в редакцию. Снизу позвонил Юле Щекочихину. Он не стал мне выписывать пропуск, сказал, что сейчас сам спустится. Спустился. Выражение лица у него было… в общем, нехорошее. Он спросил: «Что ты там натворил?» Я по молодости лет попер в несознанку: «Да ничего! Все было нормально!» Юра с минуту помолчал, глядя на меня: «Ладно. Отписывайся, потом разберемся», Повернулся и ушел.
Больше я ему не звонил, и к редакции близко не подходил. Стыдно было. И висела у меня на душе эта история долго. Много лет прошло. Вернулся я как-то из очередных странствий, и стукнуло мне в голову – надо встретиться с Юрой, извиниться.
Стал его разыскивать. И узнал, что извиняться уже не перед кем. Умер Юра…
Звезда Давида в домашнем исполнении
И чего я в ювелирах не остался? Работа
