ему много удовольствия.
Она перешла к содержимому сейфа, который открыла какой-то имитацией древнего японского ножа – вычурного и совершенно непригодного для резания глоток и втыкания меж ребер врага. А вот сейф этим ножиком Наталья открыла за полминуты; и даже почти не поцарапала лезвие. Ни документы, ни пистолет в кожаной кобуре, ни деньги – большей частью в иенах и совсем небольшая пачка долларов – ясности в этот необычный рейд подводной лодки не внес. А вот ящичек рядом с кроватью порадовал. В нем Наталья обнаружила несколько смен белья и форменного обмундирования, одна из которых – рабочая, а потому почти не отличавшаяся от той, в которой щеголял весь экипаж, тут же примерила. В плечах роба подводника была широковатой, а в остальном…
Мацумото едва не вскричал: «Что ты здесь делаешь, мерзавец?», – приняв ее за подчиненного. В следующее мгновение он узнал ее и раздвинул губы в хищной улыбке, не сообразив поначалу, что надо проявить командирский гнев – по поводу того, что гостья, которую он конечно же принимал в каком-то ином качестве, успела пошарить в его шкафу и… Тут его взгляд остановился на краешке дверцы сейфа, торчащей из-под столика, и командир подлодки переполнился гневом. Ему бы сейчас задать себе вопрос: «А что это за умелица такая, на раз открывающая не самый простой замок стального ящика?». А он лишь успел подумать – это явно читалось на обычно невозмутимом лице:
– В общем-то мне совершенно безразлично – будет на твоей еврейской физиономии один фингал или два…
Он даже успел поднять руку для пощечины, которую явно испуганная женщина готова была принять с закрытыми глазами. Но до удара дело не дошло – пока. Потому что раньше раздался робкий стук в дверь, к которой капитан и повернулся с недовольным лицом.
– Радиограмма, господин капитан, – перед открывшейся совсем не широко дверью стоял судовой радист, не смевший даже косить глаза в дверной проем, – от флагмана…
Мацумото выдернул листок из руки моряка и впился взглядом в несколько строчек. Потом кивком отпустил радиста; очевидно ответ не требовался. Дверь опять захлопнулась – почти без стука – и капитан, больше для себя, нежели для пленницы сообщил:
– Ну вот, у нас не больше часа. Потом мы догоним флагман и ты перейдешь на него – к своим любимым дикарям. А пока не будем терять времени, крошка.
«Крошка» ответила ему – на чистейшем, без всякого, русского или еврейского, акцента, японском языке:
– Не будем, – и шагнула вперед.
Час времени – это много, это очень много для мастера единоборств. А таких мастеров в каюте было два. И первый – Мацумото, немного насторожившийся – навес все-таки хлесткий удар, целя теперь по дерзким губам. Губы своей иронической улыбки не смахнули. Более того – эта улыбка стала еще шире; она словно провоцировала: «Давай, попробуй еще раз. Только другой рукой». Потому что правая, которой капитан попытался
