дедушки и бабушки, которые эти овощи под бомбёжкой выковыривали из мёрзлой земли. Поэтому моё звено никогда не получало ни вымпелов, ни похвальных грамот за ударное вколачивание урожая в пашню. Такая же картина была и на уборке картофеля, и на сборе морковки, куда гоняли студентов ленинградских вузов и работников НИИ. Они точно так же дробились на какие-то отряды и звенья и охотно ловились на глупые призывы: «Даёшь первое место в сборе урожая! А ну покажем всем империалистам, как умеют работать настоящие передовики!». И после этого оставалось вытоптанное поле, словно по нему пробежало стадо бегемотов. Работники совхозов рыдали и молили больше не присылать «этих вандалов и варваров», когда им приходилось повторно идти по полю и откапывать из-под земли тонны испорченного, разбитого, растоптанного в хлам урожая. Зато империалистам чего-то там показали. Империалисты прямо-таки уделались от страха. Или от смеха.
После соревнования по уборке турнепса объявлялось соревнование по резке ботвы. Мы приносили с собой ножи и обрезали листья на уже собранных корнеплодах. Делали это по схеме трёх куч: в одной лежит собранный урожай корешками внутрь, а вершками наружу, в другую бросают отсечённые вершки, в третью летят корешки, собственно корнеплоды. Очень удобно: берёшь за листья левой рукой, правой отрезаешь их, левой тут же бросаешь листья в кучу ботвы, а правой метко кидаешь свёклу в кучу корнеплодов. Когда ритм наладишь, так и вовсе похоже на гимнастику. Да на свежем воздухе, когда нет дождя и осень так прозрачна и тиха – красота, что и говорить! А если при этом кто-нибудь травит весёлые байки или ведёт интересный разговор, то и вовсе это не кажется работой, а активным отдыхом. В самом деле, при такой разумной организации труда под конец работы не возникает чувства усталости.
Когда работали просто так, без всяких дурацких соревнований, то каждая свёколка была аккуратно обрезана, обколочена от земли и любовно уложена в ящики, а ящики погружены в грузовики. Но вылезают неугомонные массовики-затейники: «Народ! Даёшь рекорд по обрезанию! Покажем сионистам, как это надо делать! Не посрамим славу земли нашей». И так тошно становится, словно заставляют выполнять что-то противоестественное, да к тому же на скорость, как, например, кто больше кубов воздуха за минуту вдохнёт, или кто большую кучу кала навалит. Смотришь на этих горластых сволочей и думаешь: чтоб тебе провалиться куда-нибудь и не вылезать! А они настолько тупы и толстокожи, что даже не догадываются об этих «пожеланиях» в свой адрес. Знай, орут:
– Ребятушки, навались на правый фланг! Даёшь… Прорвёмся… Не посрамим…
И ведь дана же им зачем-то такая глотка и энергия? Нагоняют этой глоткой такое помутнение рассудка на людей, что никто уже не замечает, как осень тиха и прозрачна. Теряется и ритм работы, и аппетит к ней. Звенья и отряды лихорадочно срезают ботву, где она только есть, пока её не станет столько, чтобы можно было засыпать свои кучи необрезанной свёклы. Она ведь и
