какой-нибудь отдохнуть от чистописания?
Натаха встрепенулась и подскочила:
– Ага! В Ницце! Я в Ницце хочу отдохнуть! Ницца – это чего такое? Это где? Мне Ницца нравится. Можно – там?
Тут вообще все просто повалились на пол из-за парт. Клавдия Степановна, не ожидавшая подобной смелости от мелкой зассыхи, побелела, схватила тетрадь с кляксой и со всего размаха ударила ею по парте:
– Молчать! Я сказала, сели все по местам и захлопнули свои поганые рты! – Все испуганно сели на места, кроме Натахи. Она продолжала стоять за партой, которая была ей выше пояса. Учительница с силой вдавила её плечо вниз. – Сядь, Гражданкина, и тоже захлопни пасть! И не смей больше открывать её никогда, если я не разрешу! Это тебе ясно?
Натаха кивнула, но как-то уж совсем бесстрашно, Клавдии Степановне даже показалось, что с некоторым вызовом. С этого дня началась необъявленная война. Агрессору, учительнице чистописания и русского языка, противостояла жертва её военных приготовлений, зассыха и девранар Натаха Гражданкина.
Начиная с того дня к ней намертво приклеилось это чудно́е, как будто сложенное из нерусских букв прозвище – Ницца.
Первый раз жизнь маленькой Ницце спасла фельдшер Веселова, когда той с трудом, ценой жизни Натахиной матери удалось-таки извлечь из матки заключённой Гражданкиной почти уже задохнувшегося ребёнка женского пола. Вытащила, обрезала пуповину, обтёрла, шлепнула по попке. Ребёнок задышал и пронзительно заорал. В рубашке родилась, отметила про себя фельдшерица. Она передала ребёнка помощнице, из зэчек, и прикрыла веки мёртвой Гражданкиной. А потом подумала, что хоть ребятёнок и лагерный, а жить будет долго, потому как горластый. Они такие все, кто погорластей, живей других оказываются.
В другой раз доказательство тому пришлось на лето пятьдесят четвёртого. Первым Натахин крик засёк Ирод. Внезапно он сорвался с места и, оставив грибников, унёсся вглубь леса.
– Чего это с ним? – спросил Шварц, проводив пса взглядом.
– Тебе лучше знать, – подрезая боровичок, отозвался Гвидон. – Твой же кабысдох теперь. Ваш с Тришкой.
А кабысдох по кличке Ирод уже громко лаял в полукилометре от них так, чтобы его непременно услышали. Когда они нашли его, то обнаружили перепуганную девчонку с газетным кульком, в котором болтались два сорванных подберёзовика.
– Тебя как зовут? – спросила Приска и погладила её по голове. – Ты заблудилась?
– Ницца, – ответила девчонка. – Я грибы собираю. А как назад – не знаю.
– Ницца? – удивлённо переспросил Шварц. – А ты ничего не путаешь? Другого имени у тебя нет? Обычного, человеческого.
Девочка мотнула головой:
– Нету. Я Ницца. Меня так все зовут. И я так себя зову.
– Ты что, французский язык изучаешь? – спросила Приска. – Поэтому так себя называешь?
– У нас никто ничего не изучает.
