полуотворилась, и из-за нее выглянула угодливая физиономия Жаваля.
– Что тебе, Страус?
– Я пришел с письмом, которое пришло на ваше имя.
– Мне?
– Как же! Так по крайней мере сказал комиссионер, от которого я его принял.
– Но на этой бумажке не выставлено никакого имени… ни имени, ни адреса, – сказал удивленный Пьер, осматривая со всех сторон письмо без всякой надписи.
– Комиссионер сказал мне: передайте вашему постояльцу, молодому человеку, только что приехавшему из Бретани. Так как у меня, кроме вас, нет других жильцов…
– И я действительно из Бретани…
– Так оно вам, – сказал Жаваль, счастливый тем, что смог показать свою проницательность.
Кожоль сломал печать.
В письме говорилось: «Сегодня вечером, в десять часов, будьте перед Новой Калиткой Люксембурга». Подписи не было.
Пьер колебался. Странный способ найти того, кому предназначалась эта записка, привел его в недоумение.
– Ивону или мне назначается это рандеву? – спрашивал он себя.
Жаваль, видя его сомнения, с дрожью объяснял себе их причину:
– Он притворяется, что не знает, кому адресовано это письмо, но я вполне уверен, что это из полиции, которая требует отчета обо мне.
Нерешительность молодого человека исчезла наконец.
– Иду! – прошептал он.
X
Ворота Люксембургского сада, носившие название «Новой Калитки» (Grille-Neuve), выходили на безлюдный пустырь. Шестнадцать лет тому назад здесь обрывалась западная часть сада – граница ее видна и теперь. Треугольник, образованный в наше время перекрестком улиц Западной и Вожирар, был огорожен, как говорилось, под устройство балаганов, кафе и общественных гуляний. Одним словом, из него хотели создать вторую знаменитую ярмарку Святого Лаврентия, находившуюся в том же квартале.
Приступили к работам, очистили место от деревьев, но на том и остановились. Дорога, проложенная позже и получившая название улицы Богоматери, не слишком-то возбуждала охоту здесь строиться. Для приманки покупателя обещано было, что все дома, которые будут окаймлять сад, смогут иметь свой собственный выход в Люксембург с правом бывать там даже тогда, когда для остальной публики сад закрыт. Но подрядчики мало заботились об улице Богоматери, и в 1798 году здесь стояли только два угловых дома со стороны Вожирар.
Кругом расстилалось пустое поле, сплошь покрытое ямами от выкопанных деревьев – никто не позаботился его сровнять. Понятно, как рискованно было идти сюда ночью, когда мошенники наводняли город и смеялись над тщетными усилиями полиции, неискусной и беззаботной, если дело не касалось политики.
Однако во мраке, не рассеянном светом ни единого фонаря, кто-то проскользнул.
– Черт побери! Здесь темнее, чем в печи! Ай да местечко! Честное слово, тут вволю можно душить людей, – бормотал человек, подвигаясь вперед.
От подобной мысли Кожоль – а это был он – вдруг остановился.
– Ба,
