подонка. Отчет мне напишешь подробный.
Я понял: его очень интересовало, что станет говорить Ежов.
В Сухановскую тюрьму, расположенную на территории Московской области, требовалось разрешение, подписанное начальником Московского управления НКВД.
Московское управление помещалось в старинном особняке – лепной потолок, стены с барельефами, венецианские окна… Начальником управления был хорошо известный мне Петровский. Я ему позвонил и договорился прийти к нему в девять утра на следующий день. Пришел. В приемной – бледная секретарша. Оказалось, перед самым моим приходом ему кто-то позвонил, и он… тотчас застрелился. Вечером узнал, что начальником назначен другой мой знакомец – Якубович. Звоню ему – велит прийти опять в девять утра. Утром звонит секретарша – встреча отменяется, Якубовича ночью арестовали. Не удалось повидать мне и следующего руководителя – Карутского. Его назначили утром, днем он вошел в кабинет, ему позвонили… и он тоже застрелился. Был назначен Журавлев. И с ним я не поговорил, перед нашей встречей (конечно, в девять утра) его вызвали к Берии, и он не вернулся…
Наконец мне позвонил сам Берия:
– Мы сейчас меняем кадры в Московском управлении. Поэтому не надо больше никому звонить. Попросту езжай в Сухановскую, я предупредил охрану. Я там завтра тоже буду…
Сухановская тюрьма находилась в Подмосковье, недалеко от старинного поместья Суханово, принадлежавшего, по-моему, князьям Волконским. Там в идиллической березовой роще стоял мужской монастырь семнадцатого века. Тюрем не хватало, и превращать монастыри в тюрьмы вошло в традицию еще при Ильиче: в монастырях здания крепкие и стены высокие. И кельи легко превращать в камеры. Оставалось вставить решетки в окна – и тюрьма готова. Во время первой русской Революции кто-то из эсеровских боевиков прикончил сухановского игумена и экспроприировал монастырскую кассу. Ежов про это узнал и сказал, что это хорошая примета – монастырь как бы освящен Революцией…
…Я подъехал к остаткам березовой рощи, закрывавшей монастырские стены.
В зале (прежде – трапезной) нас было четверо. Берия сидел за столом, его новый заместитель черноволосый мингрел Кобулов – в глубине. Я сел рядом с ним. Ежов стоял в центре зала, он нас видел смутно – был без очков, оба глаза заплыли от ударов…
Ходил тогда очень популярный анекдот: «Товарищ Сталин – величайший химик нашего времени. Он из любого выдающегося государственного деятеля может сделать дерьмо и из любого дерьма – выдающегося государственного деятеля». Коба распорядился за этот анекдот не сажать.
Во время допроса Ежова я эту шутку вспоминал.
Допрашивал сам Берия. Жалкий, ставший похожим на ребенка, Ежов подобострастно глядел на него. Я в который раз подумал, как быстро меняет людей несчастье. Исчезли пронзительные безумные глаза, стали вновь испуганными,
