словно пытаясь взлететь над заречными далями, сказала: – Так и знакомый твой… Алексей. – Опустила руки, обернулась ко мне: – Он и теперь слышит звон колокола, покоряя свою вершину. – И тихо добавила почти для себя: – Наверное, таким думается: а иначе и жить-то зачем?
За Бланкой – в клетку
Сейчас она войдёт и скажет: «Можно к тебе на минуточку?» Потом пройдёт в зал, сядет со своим вязаньем или папками, полными рисунков в кресло и… А, впрочем, что это я? Лучше, начну вот так.
Когда открывала ей дверь, всегда слышала: «Можно к тебе на минуточку?» И этот её вопрос был приветствием. Потом проходила в зал, садилась в любимое кресло… моё любимое, раскрывала одну из папок и… Да нет, «долгие беседы» у нас не начинались и если мне было некогда, то она и час, и два могла просидеть в зале одна, перебирая наброски, сделанные её мужем, и я знала, что не нужна ей, что просто захотелось ей сейчас «выпорхнуть из своей клетки», – её слова, – чтобы немного оттаять от… А оттаивать «от» начала после того, как её муж… Нет, вначале – о Бланке.
Знаю её лет… Ну да, лет пять, и даже помню, как познакомились на собрании жильцов дома, – возвращалась с работы, а они во дворе галдели, ну и подошла к галдящим, а она возле стояла. Еще тогда подумалось: что-то не припомню такую в нашем кооперативном дружном коллективе.
А было в её славянском лице нечто нерусское, прелестно-ускользающее и это нечто вспыхнуло еще ярче, когда на мой вопрос, – и о чём, мол, волнуется «народная стихия»? – сразу подхватила интонацию и ответила:
– Да так… Думаю, стихия просто сошлась поболтать, – и улыбнулась светло, призывно.
Потом – слово-за-слово… потом отошли в сторонку, разговорились, и оказалось: зовут её Бланкой, и потому Бланкой, что уже давным-давно её предки-поляки обрусели, оставив ей внешность и имя прабабки, что купил недавно муж Костенька, – по-другому потом его и не называла, – в нашем доме квартиру, и что он «очень, очень талантливый художник!», да и она художник, только оформитель.
Ну, а теперь, после контурного наброска портрета моей героини, – ну как же рассказывать о художнице и не прибегнуть к терминам её профессии? – постараюсь прорисовать и полутона, а помогут мне в этом наши тихие беседы и брошенные ею фразы вроде «выпорхнуть из своей клетки», за которыми я снова и снова тащилась за нею со своими думками, перебирая, перетирая, переосмысливая… «пере» и «пере» их по-своему.
Ну да, муж её был талантливым художником-пейзажистом, иначе Бланка за него и не вышла бы. И не только пейзажистом, были у него и наброски натюрмортов, жанровых сценок, портретов…
Да нет, не гениальных, конечно, как у Пикассо10, исполненных одной непрерывающейся линией, но глядя на Костины, сразу верилось: рисовальщиком он был отличным.
Почему был? А потому,
Пабло Пикассо (1881—1973) – испанский художник, скульптор, график, театральный художник, основоположник кубизма.
