пройти в зал, достаю книгу «Лечение травами» и они садятся рядышком на диван, листают ее. Ничего, симпатичный мальчик, высокий, стройный, блондинистый, голубоглазый… А еще и такое помню… Нет, лучше давай-ка прочитаю тебе записки из дневника тех дней, идёт?
Вот и хорошо. Только я их вначале найду, а ты пока заварика кофейку.
Ну, а теперь слушай:
«Вчера забегала ко мне встревоженная Настенька:
– Тётьаль, что же делать? У Пашки такой большой мозоль на ноге!
Улыбнулась:
– Настенька, мозоль до этого была женского рода.
– Ну, всё равно, – даже не ответила улыбкой, – такая большая и уже кровью налилась.
Да и сегодня сообщила:
– Иду к Пашке. Надо посмотреть его ногу.
– Настасья, – постаралась не ворчать, – не хорошо это… ходить домой к парню.
Но всё же она сходила и вечером рассказала, как возила Пашку к врачу, как его там ругали, что не пришел раньше, как ему больно было и как будет еще больнее, когда завтра пойдет на перевязку».
Раис, ну почему ж ты сразу… «по дурацки»? Разве сострадание к боли человека, да еще любимого человека так уж и плохо?
Ну хорошо, хорошо, в какой-то мере соглашусь, что нельзя вот так, сразу… со своей любовью и преданностью, а то… Кстати, может, и из-за этого довольно скоро над любовью Настеньки и нависла первая тучка.
А вот такая:
«Еще вчера хвалилась Настенька с радостной улыбкой: „Пашка, сказал, что если брошу его, то сядет на мотоцикл, разгонится и-и головой о столб“, а сегодня ходит гру-устная и всё ждет, – оказывается, не звонит уже третий день. Переживает, вижу, но домой к нему не идет.»
«Сегодня забегаю к ней. Открывает. Лицо – в слезах. Ныряет в зал, бухается на тахту, прижимает к груди своего зайца, а ко мне – спиной.
– Настенька, в чём дело?
Молчит, плачет.
– А ну-ка обернись ко мне, рассказывай.
Полежала. Что-то тихо пробурчала, но всё же повернулась ко мне, посадила зайца на спинку тахты, утерла слезы: упрекнула Пашку, что, мол, не так к ней относится, как в Болгарии… и еще кое-что прибавила, а он и обиделся. Ехали потом в троллейбусе, как чужие, в разных углах и она вышла на своей остановке, а он дальше поехал.
А потом сидели мы с ней уже на кухне и она, зажатая между холодильником и столом, слушала мои утешения, молча смахивая со щёк не унимающиеся слезы, но когда я спросила: «А что еще сказала своему Пашке?», то, не поднимая глаз, прошептала: «Тебе бы только переспать со мной и всё!» И снова ринулась к тахте, обняла зайца и сжалась с ним в комочек».
Раис, ну почему же «и всё же дура твоя подопечная»? Забыла, что значит быть влюблённой? А если не забыла, то должна понять её и простить.
Нет, не понимаешь. Не простила бы. Может, и слушать дальше не хочешь?
Ну, если «валяй дальше», то и слушай… дальше:
«На другой
