Кате в черные волосы. Глаза у нее были цвета пыли, она будто пыталась слиться с местностью и остаться незамеченной. Самолет тем временем приближался, гудел отчаянно и угрожающе, и в какой-то момент я прикрыл Катю собой, втиснувшись в нее, как в траву. Она настороженно дышала и вдруг скользнула рукой мне под футболку.
– Ты совсем мокрый, – сказала удивленно.
– Это от солнца.
– Лежи тихо, – повторила.
– Какой у тебя неудобный комбинезон, – я пытался расстегнуть пуговицы на шлейках и просунуть руку ей под футболку, но они не поддавались, я напрасно их дергал и тянул на себя, нервничал и злился, а она как-то отстраненно и невесомо касалась моей кожи, при этом даже не глядя на меня. Она вся сосредоточилась на этом самолете, который вдруг тяжелой тенью скользнул по нашим телам, оглушил ревом и быстро стал отдаляться, оставляя после себя дым, чад и пустоту. Мне даже удалось расстегнуть ей одну из пуговиц, но тут она, похоже, почувствовала, что опасность миновала, и сразу же, вытянув свою руку из-под моей футболки, легко меня оттолкнула.
– Все, хватит, – сказала и поднялась.
– Погоди, – не понял я. – Куда ты?
– Вставай.
– Куда ты? Подожди.
– Хватит, – спокойно повторила она и застегнула пуговицу, над которой я так долго бился.
Черт, подумал я.
И вдруг услышал над головой тяжелое дыхание. Поднявшись, увидел рядом с собой овчарку. Я даже не заметил, когда она подошла. Теперь старушка Пахмутова стояла рядом и смотрела на меня с каким-то неподдельным удивлением – мол, что ты от нас хочешь. И я не знал, что ей ответить.
– Все, пошли, – сказала Катя и направилась в сторону телевышки, торчавшей из-за горизонта. Пахмутова охотно последовала за ней. Я отряхнул пыль и обломанно побрел за ними.
По дороге Катя молчала, на мои попытки завязать разговор не обращала внимания, что-то мурлыкала себе под нос и говорила в основном с Пахмутовой. У ворот вышки остановилась и протянула мне руку.
– Спасибо, – сказал я. – Извини, если что не так.
– Да ладно, – ответила она спокойно. – Все в порядке. Не забредай в кукурузу.
– Что ты их так боишься?
– Я их не боюсь, – ответила Катя. – Я их знаю. Все, я ушла.
– Подожди, – остановил я ее. – Что ты вечером делаешь?
– Вечером я делаю уроки. И утром тоже, – добавила она.
Овчарка на прощание обнюхала мою обувь и тоже отправилась домой. Вечер трудного дня, подумал я.
Травмированный посмотрел на меня с подозрением, как будто все зная и понимая. Но промолчал. А уже собираясь домой, подошел и сказал:
– Короче, Герман, – голос его звучал глухо, но доверительно. – Ты нам завтра будешь нужен.
– Кому это вам?
– Увидишь, – уклонился от ответа Травмированный. – Мы заедем часов в одиннадцать. Будь готов. Дело серьезное. На тебя можно рассчитывать?
– Ну ясно, Шур, о чем речь.
– Я
