диско геи ощутили на себе первое дыхание Бледного коня Апокалипсиса.
Ключевое слово для понимания «Хрящей» – перверсия. Особенно на почве дерьма. Их родной стихией были отходы, стоки, нечистоты. Их любимые словосочетания для песен и альбомов – скатология, анал, изнасилование. Такие дела.
– Натуральная клиника, – делает вывод Вика и добавляет: – Теперь ты понимаешь, почему я говорила, шо гинекология – это фашизм. Знаешь, если бы ты не был таким больным, я бы тебе этой истории и не рассказывала. Там дальше такое будет, шо я и не знаю, поверишь ты или нет. Но я тебе поверила, имей в виду.
– Поверю, – уверяю я. Господи, скажи, почему мне так везет на всяких ублюдков?
Себя Вика считала светлой стороной Витаса. Мало того, что помогла подвязать с «медленным», так еще и вытянула на поверхность его социальное сознание. Она невыразимо страдала от того, каким иногда Витас бывал жестоким, но понимала, что больше никому не по силам остановить этот полет на дельтаплане над долиной смерти. Вика ощущала святую праведность от осознания своей миссии. И для нее не имели существенного значения ни Витасовы хождения к этой Маринке, ни его не совсем удачные шутки насчет того, что однажды он задушит ее ночью подушкой и изнасилует в жопу (что после чего, непонятно), ни пьяные вспышки агрессии, когда Витас силой отрывал у нее прижатые к грудям руки и гасил о них окурки.
(Когда Витас попробовал забычковать папиросу ей под мышкой, Вика не утерпела и сбежала в Мукачево, к родителям. Но уже на второй день ей показалось, что она слишком круто с ним обошлась. Села на электричку и поехала назад. Витас за такой фокус очень обиделся на нее, не разговаривал целый день, пока Вика в слезах, на коленях не вымолила у него прощение.)
Даже когда Витас прибинтовал ее к батарее под окном, когда она чуть не сдурела от зуда, она все простила ему. Ведь Витас сознался, что ходил к Маринке, и боялся, что она увидит его в ее компании. А раз боялся, значит, ему было не все равно, что о нем думала Вика, да? Значит, она ему небезразлична. Это утешало.
Вдобавок, у Вики и самой случались романы на стороне, правда, не больше, чем на вечер. Витас, когда ему докладывали его кенты о таких ее похождениях, психовал и приходил в раздражение, даже плакал, что было настоящим кошмаром. Вика вроде и чувствовала, что имеет такое же право на адюльтер, как и ее бойфренд, но не могла четко сформулировать мысль. Витас иногда, как ей смутно казалось, подавлял ее.
– Ну и, короче, так мы с ним жили. Витас иногда ходил на работу, он подрабатывал ночным продавцом в киоске[3]. Но что-то в его голове пошло не в ту сторону.
– Что именно?
– Я не знаю. Это вообще очень стремная история, если честно. Мне шо-то расхотелось рассказывать ее.
– Ну давай, колись.
– Ладно. Прихожу я раз домой, смотрю, а двери не закрыты. Вхожу на кухню, а на кухне Витас сидит, котика к груди прижимает. Котик вырывается, психует,
В.: Герман тоже, по-моему, подрабатывал ночным продавцом в киоске?
Л.: Странное совпадение. Что б оно могло значить?
