не простит мне.
– А так, просто – не хочешь? – дальше гладит она, все деликатнее, одними лишь коготками.
– Как «просто»?
– Как собачки.
– У собачки хуй не встанет. Спи давай.
– Спокойной ночи, – рука убирается.
– Спокойной ночи.
– Извини.
– За что?
– Та не. Ничего. Я такая дура! Спокойной ночи.
– Не говори так. Спокойной ночи.
Л.: Она себя исчерпала, эта девушка. Тоже наркоманка. Бывшая или периодическая. Тоже с опиатами связано. Ей кажется, будто уже ничего не изменишь, и она хочет погубить себя, чтобы не понимать, что произошло. Уже было в жизни в какой-то момент вроде нормально все, какой-то порядок просматривался. А потом она сама не поняла, как это все случилось, что все понеслось. Она себе не может этого простить. Просто какая-то ее глубинная частичка не может поверить, что все зашло так далеко. Что была эта мерзкая история. Вика сразу среагировала на Германа. Дает понять, что она хочет его. А он, Герман, в душе еще и садист. Поэтому он не хочет ее трахать… со зла.
В.: Что она значит для тебя?
Л.: Она какая-то такая мимолетная…
В.: А вообще она нужна здесь?
Л.: Нет. (пауза) Вика, бай-бай. Ты исчезаешь из этой игры (бросает камень Вики дальше, но камень отлетает совсем недалеко). Похоже, у камня свои планы относительно Вики.
(пауза)
Утро. Разлепляю глаза. Рядом сопит Вика. Лицом к стенке. Веки у меня отекшие, как после плача. Это от дыма. Выбираюсь из спальника, расстегиваю клапан в палатке и лезу на колющий свет. Глаза слезятся, нос заложен. Моя носоглотка раздражена дымом. Утром она всегда так ведет себя. Вика что-то промычала и перевернулась на другой бок. Закрываю клапан, чтобы ее не беспокоить. Светает. Смотрю вдаль, с высоты холма, на долину внизу. Но вижу только мглу. Серо. Утренние сумерки. Горы спят, деревья в дреме – спокойные и все в себе. Зато галдят птицы. Прислушиваюсь к их щебету, и слух магически раскрывается: я слышу все в радиусе многих километров. На рассвете леса – гигантские павильоны птичьего пения. Чириканье воробьев. Покрикивает каменка. Тарахтит дятел. Каркает ворона. В утреннее время птицы очень активны. Еще раз они так же оживут перед сумерками – уже вечером.
От спанья в синтетическом мешке я вспотевший и липкий. Утренний бриз влетает под гольф и создается впечатление, будто на дворе холодно. Это заблуждение, если его немедленно не развеять, можно весь день проходить закутанным в свитер и даже не заподозрить, что температура воздуха в тени плюс двадцать пять.
Я медленно оголяюсь по пояс, снимаю с себя свитер, войлочную рубашку, но оказывается, что я не снял шлеек от комбинезона, хотя я не припоминаю, чтобы ложился спать в комбинезоне. На пару секунд меня охватывает клаустрофобия, когда я пробую снять еще один свитер через голову, голова уже пролезает через него, но панически застревают руки, и я одну за другой снимаю с себя кучу тряпок, одну за другой, одну за другой, пока наконец волевым усилием не
