Да не жить ему после этого на свете, если он такое сделает! – воскликнула она, и яркий румянец покрыл ее щеки.
Дуняша уверенно, самодовольно усмехнулась, опустив глаза.
Ольга вспомнила, что ей давно было известно, что молодой буфетчик Сергей заглядывается на ее Дуняшу. И невольно пришла ей в голову параллель между собою и этой преданной ей девушкой, счастливой еще теперь так же, как была счастлива сама она так недавно, и она тяжело и глубоко вздохнула.
– Полноте, барышня! – проговорила Дуняша, как бы поняв вздох княжны и извиняясь за свое ненарушенное счастье. – Полноте!.. Все, Бог даст, к лучшему устроится, все хорошо будет…
– Нет, Дуняша, нет! – быстро перебила Ольга. – И не говори!.. Это только хуже… Чему ж тут устроиться?
Но Дуняша продолжала говорить:
– Нет, барышня! С чего же быть не по-нашему? За что на вашу долю напасти пойдут?.. Слава богу, вы никого не обидели. За что же Господь вас обижать станет? И, посмотрите, пройдет время – и как еще заживете-то.
Несмотря на то, что слова Дуняши были самыми обыкновенными, избитыми словами утешения и Ольга не хотела слушать их, они все-таки доставили ей хоть минутную долю спокойствия; хоть на минуту она забыла о гневе отца, но это была именно только минута.
«Не бывать тебе за найденышем, не бывать этому сраму; ты осрамила род князей Проскуровых!» – снова зазвучали в ушах Ольги гневные речи князя, которыми напугал он ее третьего дня, и она вздрогнула всем телом, после чего спросила:
– А что батюшка?
– Сегодня вышли в первый раз из кабинета. В саду гуляли… заходили во флигель, а потом приказали итальянцу велеть лошадей к завтрему приготовить: барон петербургский уезжают.
Ольга не выказала к этому известию никакой радости. Теперь для нее было совершенно безразлично, останется Карл здесь или уедет.
– Теперь у нас новости, – начала опять Дуняша, – доктор иностранный явился; наверное, вас лечить будет, – и она стала рассказывать княжне про доктора.
XVIII. Болезнь Ольги
На другой день рано утром Карлу, уже предупрежденному итальянцем о необходимости его отъезда, подали лошадей, и он, не откланявшись князю, уехал. Андрей Николаевич извинился пред ним возобновившимся якобы нездоровьем и приказал Торичиоли передать барону, что весьма сожалеет, что не может видеть его.
Пред отъездом Карл попытался выведать у итальянца причину, почему он так испугался этого доктора, которого уже сам он, Карл, ненавидел всей душой, и узнать все-таки кто он, – Солтыков или другой кто-нибудь; но Торичиоли упорно настаивал, что в первую минуту ошибся, обманулся сходством, и тщательно избегал разговора об их условии относительно капель, как будто этого условия и не бывало между ними. Карл, в свою очередь, скрыл от него свою неосторожность с запиской, которую, по всем вероятиям, прочитал странный доктор.
Они расстались довольно холодно, но, распрощавшись
