один с тремя полотенцами, с Серегиным покалеченным велосипедом и с «Заратустрой» под мышкой. Бабушки видно не было.
« – Оно и к лучшему, – подумал я. – Только лишние вопросы бы начались».
Я прошел через сад и остановился возле «пуньки». Затолкав покореженный велик между «пунькой» и забором (подальше от любопытных глаз), я закинул полотенца на веревку и поднялся на крыльцо.
В «пуньке» было гулко и душно. Мухи жужжали и бились о стекла. Я уселся в продавленное кресло с зачитанным до ниток (а теперь еще и освежеванным) «Заратустрой», раскрыл на удачу.
И сразу же споткнулся о первую попавшуюся на глаза фразу:
«Бог – это мысль. Но мысль кривая и все делающее кривым».
Я закрыл книгу, встал и распахнул окно, выходящее на улицу. Ветер тут же взметнул шторы. Он не был прохладным, но даже подогретый на прожаренной солнцем шиферной крыше, приятно обдувал и уносил затхлую духоту.
Стоя у окна я смотрел, как вдали, на горизонте, белые запятые яхтенных парусов обгоняли друг друга, а над ними клубились облака. Прошел один большой пароход, за ним поменьше. Быстро промелькнула «Ракета». Она летела прямо и красиво.
Поле, лес, дорога, небо, вода и паруса были, как всегда, верны своей простой, прекрасной и неизменной сути. Только безумный мог все это назвать «кривым»!
Я подумал, что неплохо было бы сейчас оказаться там, на борту «Ракеты», на открытой палубе. И, конечно, было бы здорово, окажись там, со мной рядом, она, Люда!
Стоять вместе и смотреть, как винты вспахивают толщу воды, как оставляют за кормой перекрещивающиеся борозды, украшенные бурунами белой пены. А спереди, изпод крыльев, летят мимо (иногда залетая на палубу и попадая в лицо) хлесткие брызги.
Стоять, смотреть и вдруг… обнять ее за талию и, качнувшись, поцеловать!
Мечты, мечты!
Мухи между тем попрежнему озабоченно жужжали в окнах, но теперь в их монотонном гуле мне слышались какието новые, более низкие тона, схожие с шумом двигателя и винтов, крутящихся в воде. Звук усиливался.
Неужели это воображение так разыгралось?
Я прислушался и понял, что мое созерцательномечтательное состояние прервал шум самого что ни на есть настоящего мотора. Звук приблизился и резко замер, судя по всему, рядом с калиткой.
Чуть сдвинув штору, я незаметно глянул в окно. «Гелендваген» и «Чайка» – те, что утром проехали мимо по центральной улице – остановились возле нашей задней калитки!
« – Заехали, так сказать, с черного хода, – подумалось мне. – Ну и дела!»
Пока, безотчетно прячась за шторой, я рассматривал да раздумывал, хлопнув дверью, из «Чайки» вышел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти. Несмотря на жару, был он в шляпе, в костюме и при галстуке, а на носу сверкали очки. Постояв и повертев головой, он направился к нашей калитке. Раздался стук. Я уже хотел было пойти спросить, что ему нужно, но тут из «Гелика» одновременно вышли двое крепких коротко стриженных
