хоть сейчас, мессир.
– Вот и приступим с Божьей помощью.
Командор поклонился.
– Кого бы вы предпочли увидеть прежде самого ли грешника или свидетелей его прегрешений?
Жак де Молэ в легкой задумчивости погладил бороду.
– Приведите… как его зовут?
– Арман Ги.
Командор повторил эту команду в темноту коридора и она была тут же выполнена.
За время своего сидения в подвале комтур Байе не успел обтрепаться и обовшиветь, и даже сохранил приличествующую чину осанку. Только глаза провалились. И горели как у сумасшедшего. Это было заметно в полумраке комнаты.
Де Аньезьеко и де Бонна, сидевшие за длинным столом по обе стороны от Великого магистра, невольно отпрянули и вжались в спинки своих кресел, таково было воздействие этого горящего взгляда.
Руки Армана Ги были связаны за спиной. Два дюжих рыцаря держали его за локти.
– Ты Арман Ги, бывший комтур Байе? – спросил Великий магистр негромким, но твердым голосом.
– Да, именно так меня зовут, – густым, слегка рычащим басом ответил комтур.
– Откуда ты родом?
– Из Нарбонна.
Капеллан и генеральный прокурор многозначительно переглянулись.
– Проклятый дольчинианин, – прошептал де Аньезьеко.
– Когда ты стал комтуром Байе? – продолжал допрос Великий магистр.
– Год назад.
– Чьим попущением?
– Вашим, мессир.
Де Молэ посмотрел в сторону командора, занявшего скамью в стороне от стола под высоким стрельчатым окном.
– Да, мессир, – подтвердил тот, – на патентном листе оттиснута ваша печать. Но справедливости ради должен заметить, что господина Ги представлял я.
Великий магистр помолчал немного. Допрашиваемый сменил опорную ногу и поза его сделалась еще более горделивой. Чувствовалось, что он весьма уверен в себе.
– Признаешь ли ты себя в тех прегрешениях, в коих тебя обвиняют?
– Сначала я бы хотел узнать, в чем именно меня обвиняют.
– Признаешь ли ты, что пил вино как в дни скоромные, так и в дни постные? Признаешь ли ты, что соединялся со вдовами и отроковицами как естественным, так и противоестественным образом? Признаешь ли ты, что всяческими угрозами и хитростями склонял к содомскому греху молодых служек и рыцарей?
Арман Ги выпятил нижнюю губу и шумно втянул воздух тонким, неприятно заостренным носом.
– Что ж, я не буду отпираться, тем более что у вас сколько угодно желающих подтвердить эти факты. Я делал то, о чем ты говоришь!
– Итак, ты признаешь, что согрешил?! – грозно возвысил голос Жак де Молэ.
– Я признаю только то, что это было, но отказываюсь признать все, мною содеянное, грехом и преступлением.
– Объяснись, –
