меня столь долго?
Старый счетовод опустил взгляд на свои руки.
– Мы вместе почти сорок лет, и моя любовь к вам беззаветна. Я служил вам во времена грандиозного успеха и не менее охотно служу сейчас, хотя мне больно видеть, как вы по собственному желанию похоронили себя заживо. Вы не можете вернуть Лишу к жизни и поэтому пытаетесь присоединиться к ней в смерти. Помните, вы поручили мне высадить красную розу рядом с этим белым кустом после того, как умрете и вдвоем упокоитесь здесь?
– Да, – ответил Хафид. – И не будем забывать мои постоянные напоминания о том, что после моей смерти этот дворец и склад отойдут тебе. Скромная награда за долгие годы преданности и дружбы и за все, что тебе пришлось вынести от меня после того, как мы потеряли Лишу. Жалость к себе – ужаснейшая из болезней, и я болел ею слишком долго. Погруженный в печаль, я неразумно отгородился от людей, превратившись в отшельника в этом мавзолее. Довольно! Пришло время перемен!
– Но эти годы не были потрачены впустую, господин. Ваши щедрые пожертвования беднякам Дамаска…
Хафид прервал его:
– Деньги? Разве для меня это была жертва? Все богачи успокаивают свою совесть, раздавая золото бедным. Они получают от этих пожертвований не меньше, чем голодные, и прикладывают все усилия к тому, чтобы мир узнал об их невероятной щедрости, хотя та и стоит им всего лишь горсти монет. Нет, дорогой друг, не восхваляй мою щедрость. Лучше посочувствуй моему нежеланию делиться собой…
– Все равно, – не унимался Эразмус, – ваше уединение, господин, принесло немало добра. Разве вы не заполнили библиотеку трудами величайших умов и не посвятили бесчисленные часы изучению их идей и принципов?
– Я пытался заполнить долгие дни и ночи, занимаясь образованием, которого был лишен в юности, и мои старания раскрыли мне глаза на удивительный мир, полный чудес, который в погоне за успехом и золотом я не успел оценить. Но все-таки я слишком долго пребывал в печали. Этот мир подарил мне все, о чем только можно мечтать. Пришло время вернуть все долги и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь человечеству в обретении лучшей жизни. Я пока еще не готов отправиться в последний путь, и красной розе, которую я просил тебя высадить после моей смерти рядом с любимым белым кустом Лиши, придется подождать.
Слезы радости текли по морщинистым щекам Эразмуса, слушавшего, как Хафид воодушевленно продолжал:
– Ливий писал историю Рима, когда ему было семьдесят пять, а Тиберий правил империй почти до восьмидесяти лет. По сравнению с ними я всего лишь дитя… здоровое дитя шестидесяти лет! У меня чистые легкие, крепкое тело, превосходное зрение, здоровое сердце, а ум не менее острый, чем в двадцать лет. Думаю, я готов прожить вторую жизнь!
– Это величайшее чудо! – воскликнул Эразмус, обращаясь к Небесам. – После многих лет молчаливой скорби из-за вашего состояния мои молитвы наконец услышаны. Скажите же мне, господин, что послужило причиной столь удивительного воскресения человека, так почитаемого и любимого миром?
Хафид
