щекой к окну, по которому чуть ощутимо гулял ветерок из открытого окна водителя.
Как же хорошо, как хорошо! Вот бы так оторваться от земли и полететь навстречу голубому ветру! Я закрыла глаза, ветер трепал мои волосы, а я летела, я оторвалась от земли. Не нужно ничего, совсем ничего, лишь бы крылья! Лететь, лететь бы, и в этом была бы вся правда мира, вся жизнь, и прошлое и будущее сошлись бы воедино, и не стало бы ни прошлого, ни будущего, а только эти крылья и эта синева!
Я приезжала в Крым каждое лето, и каждое лето мое сердце восторженно билось и замирало при виде зеленых гор, синевы моря и улыбки бабушки. Запах скошенной травы и сдобы, который первым встречал нас с дороги, всегда сопровождался горячими поцелуями бабушки и быстрыми приветствиями с дедушкой, который при виде внучки превращался из сурового мужа в любящего отца с блестящими от восторга глазами. Бросив на крыльце чемоданы, мы заходили в дом, где нас ждал залитый утренним солнцем стол, уставленный всевозможными яствами, включающими сахарные кренделя, плюшки, пирожки с капустой, картофельное рагу, парное молоко и яблочный сок с печеными медовыми яблочками. Что может быть прекраснее такого завтрака после долгой дороги!
А как были долги и многословны наши разговоры! Сколько новостей нам нужно было передать друг другу! Даже самые малозначительные события превращались в целые истории, как правило, главной героиней которых была я. Мама рассказывала о моих проделках, о моих успехах, бабушка смеялась, а дед с умилением и серьезностью – конечно же напускной! – смотрел на сидящую у него на коленках маленькую внучку. Но когда я уходила в переднюю разложить свои безделушки, все затихали и что-то тихо обсуждали, мама иногда вздыхала, иногда смеялась, иногда повышала полный интереса голос: «Да что ты!», и все снова пускались в обсуждение.
Как милы и любимы были мне эти приезды, как дороги были моему сердцу рассветы, проведенные здесь, сумерки, встреченные на скамейке перед крыльцом в обществе любимых мною людей; воспоминания о теплых банных днях, когда меня, распаренную и раскрасневшуюся, мама в белой простыне выносила из бани, а в сенях меня встречали восторженные восклицания и румяные лица бабушки и дедушки, их суета и искренняя радость; дороги были мне звезды, россыпью облепившие ночное южное небо. Я больше нигде и никогда не видела такого ночного неба, как на берегу моря.
Угольное полотно, сплошь усыпанное драгоценными камнями, сливалось с серебряной гладью воды, и поздними вечерами, стоя на берегу моря, казалось, что ты входишь в небо, входишь в эту бесконечную тьму; а над головой рассыпалась алмазная пыль Млечного Пути, и кажется, он указывает дорогу, по которой еще суждено пройти нам, живущим сейчас, по которой уже прошли миллионы судеб до нас, они слились в единый поток всезнающей, всеобъемлющей жизни, – он безмолвно уходил вдаль и скрывался за спиной Аю-Дага.
Я, Маша Корчагина, раньше никогда не задумывалась ни над прошлым, ни тем более над будущим. Я жила настоящим, которое казалось
