остановка. Но ненадолго. Теперь «янтарь» не был для него ограничением. Окаменевшая смола, в которой увязла доисторическая муха, перестала быть ограничителем, так как муха могла сделать с «янтарем» все, что пожелает.
В данном случае фантазия «мухи» была простой и незамысловатой – янтарь вдруг потерял прозрачность, дрогнул, и стал осыпаться мелким крошевом.
«Они почему-то всегда начинают с того, что ломают» – Подумал кто-то насмешливо.
Полуденное солнце сквозь легкие полупрозрачные занавески освещало огромную светлую комнату. Вначале я затруднялся дать ей определение – больше всего это помещение смахивало на номер в дорогой гостинице. Но потом сообразил – медицинская палата. Поскольку в наличии были: я в качестве пациента, меланхоличный доктор с повадками и внешностью Аллана Владимировича (минус шевелюра и очки, плюс грустные глаза, пассы руками и причмогивания), и веселый взвод симпатичных медсестричек в однотипных коротеньких халатиках.
Не знаю, видел ли в своей жизни Кейлин Танилалу хоть раз дорогие номера престижных гостиниц (кроме, как в фильмах и на фото), а я мог сказать, что – да – звездочек тут набегало эдак с четыре. Честно заработанных звездочек. Впрочем, в моей жизни большого количества звездочек тоже было немного.
Настоящий ковер на полу, изящный столик с инкрустированной столешницей с красивыми стульями с высокими спинками. Огромная кровать, в данный момент занятая одним-единственным мной. Если лечь по центру кровати, то до края дотянуться будет невозможно даже, если лечь поперек. Три огромных кресла-медведя у стен. Утонченная без аляповатости люстра под высоким потолком. На потолке какой-то абстрактный рисунок в нежно-бежевых тонах.
Увидев на стенах шесть разнокалиберных картин (от маленькой, в две ладошки, до огромной, во всю стену), я был вынужден прибавить этому «отелю» еще одну звездочку. Потому что мой ИБК, стоило мне заинтересоваться причудливыми и фантастическими (а как еще охарактеризовать две луны на одной картине и три солнца – на другой?) горными пейзажами, под каждой картиной высветил соответствующий маркер с именами художников и названиями. И под каждым маркером – скромненькое крохотное уточнение-подпись «Подлинник». Молниеносный поиск по сети подтвердил – за самую маленькую из этих картин лично Кейлину Танилалу придется горбатиться лет эдак пять! И в процессе не пить, не кушать и не дышать.
Рисовать фломастерами на этих картинах мы, пожалуй, не будем. Тем более, что это пейзажи, а не портреты – так что и усы пририсовывать вроде как некому.
Может показаться странным, что сейчас я весь такой веселый и радостный. Потом-то сообразил, что в меня ввели столько обезболивающих препаратов, что удивительно, как я в пляс не пустился сразу после того, как открыл глаза. Тем более, что повод, как ни крути, есть. Наверно, танцевать с красивыми медсестрами, похожими на ангелов, я не стал по той причине, что даже под лекарствами двигаться мне было тяжеловато.
К тому же, ощущение от «янтаря» никуда не делись. Он по-прежнему был со мной, но никакой привязки к внешнему миру не имел. Это было, как… мысль. Или как ощущения дополнительной конечности
