стемнело, перебрался с пожарной лестницы прямо на подоконник.
Это была месть очень вредной старухе, которая постоянно жаловалась родителям на их детей. С ней нужно было громко и почтительно здороваться издалека, чтобы не нарваться на неприятности. Кого-то предки только ругали, а вот Димку Сочагина после каждой такой жалобы отец бил смертным боем. Старуха об этом прекрасно знала и провоцировала новые экзекуции. Жильцы их дома не хотели, чтобы старая сплетница перемывала им кости, и потому вымещали раздражение на своих детях.
Летом семидесятого года тринадцатилетний Андрей избавил Димку от заклятого врага. Увидев на кухне привидение, да ещё с горящим во лбу глазом, старуха рухнула на пол и больше уже не встала. Она даже не смогла крикнуть, хотя слыла очень голосистой – ужас сдавил ей горло. Конечно, мальчишка не хотел её убивать – рассчитывал только на обморок и длительное пребывание в больнице. Но, когда всё случилось, особо не опечалился. Правда, никому об этом и не рассказал – даже Димке…
Но мать Аллы Селиверстовой считала неприличным надоедать Марии Озирской доносами на её сына. Она только остановила мать Андрея на улице, когда Алла наотрез отказалась ходить в школу. Озирский действительно выражал свои симпатии весьма своеобразно – встречал девочку у дверей квартиры, не пускал домой, заставлял кукарекать, петь и плясать, а также громко ругаться матом.
И сейчас, когда «рафик» бежал от конца к началу Литейного, Озирский приоткрыл глаза. Он увидел заворот на улицу Жуковского, вход в кондитерский магазин. В тот злополучный день Алла долго выглядывала из булочной, ловя удобный момент, чтобы проскочить в подворотню. Наконец, решившись, она набрала в грудь побольше воздуха и опрометью кинулась домой.
Она вбежала во двор колодцем и замерла в ужасе. На железной, заляпанной краской бочке, болтая ногами в разбитых кедах, сидел её мучитель. Он широко улыбался и, как всегда, преграждал ей дорогу. Алла, рыдая, выскочила обратно на улицу. Её толстая светлая коса металась по клетчатому пальтишку. Подковки туфлей, казалось, высекали искры из асфальта. Ника Марьясова, которая возвращалась из магазина с кочном капусты и бутылкой водки в потёртой кошёлке, бросилась следом за Аллой.
– Дурочка, он же влюбился в тебя! – Вероника уже знала, из-за чего в их дворе кипят страсти.
Озирский, который в этот момент как раз выбежал из подворотни, дал её увесистый щелбан. Аллу проводила домой дворничиха, но это не помогло. Той же ночью девочка повесилась, оставив записку на тетрадном листке. «Я не могу больше жить. За что Озирский мучает меня?»
Аллу откачали, она лежала в больнице, а Мария Георгиевна стыдилась смотреть в глаза её матери. В красном уголке жилконторы этот вопрос обсуждался при огромном стечении народа. Взрослые кипели от негодования. А вот у детей было другое мнение. Димка Сочагин, Власта Сорец, Ника Марьясова и прочие малолетки заявили, что Алка ничего не поняла. Андрей влюблён в неё по уши. Все
