хотя она очень просила его:
– Давай, сделаем одного. Маленького такого, крошечного… назовем его Тарасиком. Вот здесь поставим кроватку. Он будет смотреть на нас большими глупыми глазами, кривить губенки и мы с тобой поначалу не будем знать, то ли он сейчас заревет, то ли засмеется. А знаешь, мне рассказывали, что когда он еще в животике, он толкнет ножкой – и не больно, но так сладко дух захватывает…
– Тарасиком… – улыбался он, – и где ты имя такое выкопала? Всю жизнь бедного паренька хохлом дразнить будут. Нам тогда сразу под Киев переезжать придется.
– Ну, давай, а? Представляешь, ты отцом станешь, папой, папочкой, папулечкой… у тебя получится – умненький, все знаешь, красиво говоришь – любить тебя будет больше чем меня!
– Угу, приду с работы, он мне – папа, дай хлебушка, а я ему – однажды в айсберге нашли человека, который пролежал во льду сотню лет…
– Да? И когда мы без хлеба сидели?
– Я, в общем…
– У тебя все в общем, – недовольно сказала она, отодвинулась от него и попыталась прикрыть колени полами шелкового китайского халатика. Халат был ей узок в бедрах и сразу не получилось. Он очень любил, когда она его надевала по вечерам, только для него, – и тогда удивительно нежное золотистое сияние исходило от ее рук, лица… и свет ли настольной лампы тому был виной, или гаснущие желтые полосы на стенах от заходящего солнца, но жена начинала казаться ему неземным, прекрасным видением, скользнувшим к нему в объятия лишь на одно мгновенье перед тем, как свет уходящего дня пропадет за черной чертой горизонта, оставив дымящийся багровый пепел заката.
Но сейчас было утро – холодное чистое зимнее утро, и халат был просто желтым, и он с любопытством наблюдал, как она пытается с ним справиться.
Она рассердилась, потащила с угла кровати одеяло и накрыла им колени.
– У тебя все в общем, и люди общие, и мир – не живой, нормальный, а тоже общий, так, идея мира, все себе понапридумывал, и весь ты какой-то выдуманный сражаешься в каком-то выдуманном мире. И я у тебя общая, идея жены… а я ребеночка хочу.
– Молчи, женщина! – он еще пробовал отшутиться, но уже чувствовал, как в нем начинает волнами ходить тупое бессмысленное раздражение. – Ты настолько глупо хочешь родить ребенка, что ничего вокруг не замечаешь – ни того, что на свете творится, ни того, где мы живем… Погоди, выберемся с заводских трущоб ближе к центру, к чистому воздуху – там даже люди другие, там настоящая жизнь идет. Разве не понятно, что этот капитализм режет тупым ножом народ на две части: богатых и бедных. Богатые будут богаты, но здоровы, бедные – бледны, больны и низкорослы. Ты посмотри на цвет лица богатых – розовые, чистые, а губы точно все время жиром лоснятся – печень здорова, гемоглобин хороший – они дрянь не пьют. Бедных оттеснят в промышленные, загазованные районы, рожать они будут в пустых холодных
