лестницы гремит сабля. Вошел Лассаль, а за ним – хромой господин в рубахе с элегантным жабо и манжетами и черном костюме. Мы, вояки, мало водили знакомство с гражданскими, но, клянусь, от этого человека отмахнуться было нельзя! Одного взгляда на блестящие глаза, смешной вздернутый нос и прямой, резко очерченный рот хватило мне, чтобы понять – передо мной персона, с которой считается сам император.
– Месье Талейран, разрешите представить вам Этьена Жерара, – сказал полковник.
Я отдал честь, и государственный муж смерил меня от султана до шпор взглядом, который был остр, как рапира.
– Вы рассказали месье Жерару, при каких обстоятельствах его потребовал к себе император? – спросил он сухим и скрипучим голосом.
Я не знал, на ком остановить взгляд, до того разными были эти двое: черный проныра-политик и плечистый великан в голубой форме, что стоял, уперев одну руку в бок, а другую положив на рукоять сабли. Оба сели, Талейран – бесшумно, Лассаль – звякнув шпорами, точно боевой конь – сбруей.
– Дело вот в чем, сынок, – начал полковник с обычной своей прямотой. – Сегодня утром, когда я был в кабинете императора, ему принесли записку. Развернув ее, он так вздрогнул, что она выпала у него из рук. Я подал ему бумажку, но император смотрел перед собой, точно ему призрак явился. «Fratelli dell' Ajaccio, – прошептал он и повторил: – Fratelli dell' Ajaccio». Итальянский за две кампании не выучишь, и я ничего не понял. У меня промелькнула мысль, что он сошел с ума. Вы бы и сами так решили, месье де Талейран, если бы видели его глаза. Он прочел записку и полчаса сидел, точно изваяние.
– А вы? – спросил Талейран.
– Я стоял, не зная, что делать. Наконец император пришел в себя. «Полагаю, Лассаль, – сказал он, – у вас, в Десятом, найдутся удальцы?» «Они все такие, ваше величество», – ответил я. «Есть ли среди них тот, кто хорош в действии, а думать слишком много не любит? Если вы понимаете, о чем я».
Ему требовался верный человек, который не станет задавать лишних вопросов.
«Да, есть один. Истинный гусар от усов до шпор, и на уме у него – только дамы и лошади». «Такой-то мне и нужен, – сказал Наполеон. – Пусть в четыре пополудни явится в мой кабинет». «Так что, сынок, я сразу отправился прямиком к тебе. Смотри же, не урони чести Десятого гусарского.
Соображения, по которым полковник склонился к своему выбору, ни в малейшей степени мне не льстили. Должно быть, своих чувств я скрыть не сумел, потому что полковник захохотал, а Талейран усмехнулся.
– Напоследок позвольте дать вам совет, месье Жерар, – сказал он. – Вам предстоит плавание в опасных водах, а штурман вы не такой искусный, как я. Между нами говоря, для нас, людей, от которых зависят судьбы Франции, необычайно важна осведомленность, однако никто из нас троих не знает, в чем дело. Вы меня понимаете?
Я представления не имел, к чему он клонит, но кивнул с таким видом, будто мне все ясно.
– Действуйте очень осторожно и никому ни слова, – продолжил
