в открытом космосе, в открытом космосе торгую цветами. Я привыкла, привычка свыше нам дана.
– Но у вас ведь была судьба, – настаивал уже Филя, – а у Нонны не было судьбы. Она бежит не только от счастья, но и от судьбы.
– От судьбы не убежишь.
– Но она убегает, – вкрадчиво внушал Филя.
– Она убегает от вас. Вы считаете себя ее судьбой?
– Да.
– Нет, вы тоже ничего не знаете о счастье. Зря я вас допрашиваю. – Нина отвела взгляд.
– Так или иначе, – возмутился, сдерживаясь, Филипп, – я хотел бы узнать, где сейчас Нонна находится.
– У меня.
– Вы не могли бы указать адрес?
– Может быть, с утра…
– Нет, если можно, прошу вас, сейчас.
– Ну хорошо.
Нина назвала адрес, Филипп пошел по нему.
Нонна встретила заспанная, с недовольным изумлением.
– Чего ты прискакал? – спросила она.
– А чего ты ушла? – спросил Филипп.
– Не собираюсь терпеть твоего пьянства.
– Разве это пьянство?
– Ты и сейчас опьяневший.
– Я совершенно трезвый.
– А если трезвый, то тем более что ты притащился? Это что, выявление любви? Это очередные твои театральные эффекты. А я не актриса, я ничего такого не понимаю. Тебе актриса требуется, она тебя поймет или, на худой конец, подыграет тебе. Иди к своей Дашеньке, она подыграет.
– Даша тоже не актриса.
– А кто же она?
– Журналист, кажется, или бренд-менеджер, или контрагент, я слабо разбираюсь в прогрессивных профессиях. Ей хватило самолюбия, чтобы не стать плохой актрисой. Единственное, за что я ее уважаю, она выбрала какую-никакую, а жизнь.
– Конечно, – подтвердила Нонна, – бросила тебя, заслуживает уважения. Хотя все равно актриса. Как будто по ней не заметно. Вакансии, в которых ты не разбираешься, сплошь по актерской части. Ты и не разбираешься якобы, потому что кочевряжишься и своих брезгуешь признавать.
– Возможно-возможно, – сосредоточенно внимал Филя. – Театр надо загнать обратно в театр, для его же блага.
– Вот и отправляйся на ночлег в театр, – отправила Нонна. – Ко мне-то зачем прискакал?.. Ладно, что поделать, оставайся пока, Фильчик-мандаринчиковый, – поразмыслив, милостиво рассмеялась она.
У нее был детский милостивый смех.
Женю Подоконникова Филя приглашал с волнением, как врача. Гришу Настова он звал риторически, как сказочный ветер или вечерний месяц, как листопад, поэтически звал. Настов, тот Филю если звал, то тоже поэтически, хотя и в уничижительном жанре бытовой сатиры: «Выползешь?» – небрежно осведомлялся он. Филя употреблял туманные глаголы тревожной лирики: «Ну что, пересечемся?» или же ставил перед морально-волевым выбором: «Ты сегодня способен на встречу?» Настов отвечал иногда: «Не-а», – с конвульсивным зевком, но чаще: «Пожалуй».
В
