грехом пополам он навел порядок, а закончив, вылез через окно на пожарную лестницу. Члены братства часто покидали корпус по пожарной лестнице. Но Джон был еще пьян, поскользнулся и оступился. Пролетел три этажа и рухнул на асфальтовую дорожку.
Падения никто не видел. Никто не знал, что он там. Поэтому он лежал на асфальте, без сознания, истекая кровью. Его нашли лишь несколько часов спустя. К тому времени он был мертв.
Согласно рапорту полиции, Джон истек кровью из-за травмы головы. Но умер он не от падения, а скорее от потери крови. Тело его обнаружили ровно в 9 утра по тихоокеанскому времени. То есть ровно в полночь по нашему нью-йоркскому времени – в ту самую секунду, когда я пробудилась от своего сна.
Полиция также говорила, что, скорее всего, Джон несколько раз приходил в сознание. Либо он не мог позвать на помощь, либо никто его не слышал.
Но я-то слышала.
Я была раздавлена. Когда приятель сообщил мне горестную весть по телефону, я закричала в голос. Выпалила ему про свой сон. Мне было плохо, я чувствовала себя проклятой. Это подтверждало, что мое уродство, источник моих способностей, имеет злую природу. Иначе почему я откуда-то почерпнула предвестие о смерти Джона, а предотвратить ее не смогла? Почему сон мне показали, а воспользоваться информацией для спасения жизни возможности не дали? Что это за дар такой, который больше похож на болезнь, который приносит мне только ужас и беспомощность.
На следующий день после известия о гибели Джона я покинула Бингемтон и поехала домой, на Лонг-Айленд. Встретилась кое с кем из школьных друзей, и мы отправились к Джону домой, чтобы принести соболезнования его матери.
Она была убита горем. Сложила все студенческие пожитки Джона в гостиной и сказала, что мы можем забрать эти вещи на память, если хотим. Я смотрела, как некоторые из ребят набросились на его вещи – футболки, книги, диски, кроссовки. Меня затошнило от этого зрелища. «Прекратите!» – хотелось крикнуть мне. Но я промолчала. Просто стояла и чувствовала себя еще более одиноко.
Следующий день прошел как в тумане. Во время похоронной процессии катафалк, на котором везли гроб, медленно проехал мимо дома Джона – мимо места, где сложились все его мечты и надежды. Заупокойная служба казалась нереальной, словно кино смотришь. Речи про то, каким замечательным человеком был Джон, никак не облегчали моего горя, только подчеркивали окончательность его ухода. Джон ушел. Он не вернется. И среди подавленных людей, которые его любили, находился, вероятно, один человек, который знал, что жизнь покидает его, еще до того, как это случилось на самом деле. Почему я не могла его спасти?
Чувство вины ужасно давило на меня, и поэтому я, наконец, решила заговорить о моем сне. Наверное, надеялась обнаружить, что кто-то еще «знал». Я рассказала троим или четверым из наших, каждому по отдельности, об этом сне, и все они вежливо меня выслушали, но им он явно ничего не говорил. Просто сон, в конце концов, какое отношение имеют сны к реальности жизни и смерти?
После этого я вообще перестала рассказывать о своем сне. Прятала все чувства. Может, так и
