что-то сказать о наших войсках? – спросил Сидоренко и осекся. Я почувствовал, как на другом конце провода он прикусил язык.
И у бывалых журналистов, случается, вопросы летят дальше здравого смысла.
– Войска окружили село. В планы командования не посвящен.
– Да-да, конечно, – поспешно ответил шеф. – Можешь дать трубку Шамилю?
– Мой редактор хочет задать тебе несколько вопросов, – я повернулся к Шамилю.
Он молча взял трубку, выслушал вопрос и запальчиво стал говорить уже известные мне вещи, требовать на переговоры премьера, угрожать новыми акциями мести.
Закончив тираду, он попросил меня выйти. Минут двадцать я стоял в коридоре, размышляя о странностях восточного гостеприимства, потом дверь скрипнула, в ломаном луче возникла фигура. Она сказала:
– Пошли со мной!
Боевик повел меня по улице.
– Мы идем к заложникам? – спросил я.
Сопровождающий не ответил. Это навело меня на мысль, что дружеское расположение Шамиля закончилось. Восточные люди непредсказуемы. Когда Шамиль был моим подчиненным сержантом, он был вполне предсказуем. Потому что предсказателем являлся я. По крайней мере, его ближайшей судьбы. А сейчас Раззаев хочет обмануть весь белый свет. И пока это получается. Все готовились к варианту наподобие Буденновска. Он вырвался на оперативный простор и до сих пор не идет ни на какие уступки. Ему доставляет удовольствие держать в напряжении тысячи людей в этих глухих полях под замерзшим небом. А еще сотни миллионов пялятся на экраны в своих пропахших котлетами квартирах, ждут, что еще выкинет лихой Шамилек, вырвется ли, обманет в очередной раз русских…
Из тени дома выплыл боевик, окликнул моего провожатого:
– Салман!
Тот что-то сказал ему, и мы пошли втроем.
– Здесь будешь ночевать! – сказал провожатый. – Выходить из дома нельзя.
Я мысленно поздравил себя: теперь у Шамиля на одного заложника больше. У дверей остался второй боевик, кажется, его назвали Джамалем. Я попытался заговорить с ним, но ничего не вышло. Он молчал, как истукан, как минарет, как глинобитный дувал. В конце концов я догадался, что он не то что не хочет говорить, а не может, так как ни фига не понимает по-русски. «Он, наверное, араб. Или сириец», – прозорливо догадался я. И оказался прав.
Поднявшись по ступенькам крыльца, толкнул дверь, шагнул в темноту. Пахнуло человеческим жильем. Я чиркнул зажигалкой, пламя высветило переднюю комнату: в углу плита, кухонный шкаф, на полу – циновки. Меня потянуло снять ботинки, но воздержался: стоял собачий холод. Я небезосновательно решил, что во второй комнате должно быть теплее – и в некотором роде оказался прав. Потому что тепло очагу несет не огонь, а присутствие человека.
– Вы кто? – спросила темнота настороженным женским голосом.
До чего обожаю подобные ситуации! В доли секунды в моей голове промелькнули варианты ответа: «Конь в пальто!», «Мужчина вашей мечты», «Лицо кавказской национальности», «Член КПСС»…
Но
