единственной и главной мысли – успеть бы до ухода стада опять в луга донести свой ценный продукт до тех, кто его сейчас особенно ждёт. И шла настолько осторожно, как будто это хозяйка несёт ей в вёдрах воду, боясь расплескать по сараю. С особой настороженностью обходила оставшиеся после дождя лужи и побуревшие от влаги солончаки. Проделывала это чуть ли не с геометрическим расчётом, мысленно вычерчивая наиболее приемлемую траекторию своего движения всё дальше и ближе к дому.
Желая сделать его обитателям свой коровий сюрприз, направилась не на привычное для неё подворье, а прямо к парадной калитке. Громким мычанием радости невольно оповестила об этом даже соседские участки. «Чё это Бурёнка… сама пришла? Ну и закрутилася я!» – растерянно поправляя сползающую с головы косынку, подумала ефросинья. Хмыкнула и почти подскочила к комнатному окну, чтобы тут же проверить эту мысль.
Едва сдвинула оконную штору, как у домового деревянного мостика через придорожный кювет весело забелела голова их семейной молочницы. Одна её нога глухо стукнула копытом, за ней – другая, а вот уже и – правая задняя… Когда же стала подтягивать последнюю ногу, она соскочила с края этой дорожки и оказалась на прикрытом глиной жестяном склоне канавы. Пока хозяйка выбегала на улицу, корова в считанные секунды соскользнула назад и всем своим полутонным весом упала на эту подвернувшуюся под неё точку опоры. Раздался глухой треск, и перешедшее в дикий рёв мычание заставило замолчать даже беспардонно квакающих в болотном кювете уток.
– О боже! Зачем… на кой ляд ты сюда пришла, на кой?! – кинулась ефросинья к растянувшейся почти у самой калитки корове.
А та немного успокоилась, потом набрала воздуха и попыталась встать. Но едва начала приподниматься на задние ноги, как тут же с протяжным стоном упала назад. Бессильным помощником оказался и появившийся на обед хозяин. Он лишь многоэтажно чертыхнулся на притихшую в слезах супругу и почти бегом отправился на соседнюю улочку, к сельскому ветеринару.
– Ничем порадовать не могу, – осмотрев коровью ногу, резюмировал он. – Перелом бедренной кости, да еще в пятнадцатилетнем возрасте, понимаете ли… Как ни жалко, но выход здеся только один…
Бурёнка, словно расслышав этот врачебный приговор, приподняла голову и со стонущим мычанием освободила зажатое ногами вымя: мол, смотрите, люди, сюда-а-а…
– Да она, кажись, выказывает свою последнюю просьбу… Требуеть забрать у неё молоко, – догадался ветеринар.
Хозяйка дрожащими от волнения и страха руками, которые всё чаще срывались с сосков на ведро, с трудом провела эту дойку и разрыдалась. Обхватила Бурёнкину голову и со всхлипами запричитала:
– То я… то я, паскудница… я во всём виноватая. Прости ж, прости мени, грешницу растакую…
Корова мотнула головой, словно беззвучно огласила свою мысль: «Да освободь же ты меня, навалившаяся женщина, а то ещё сама и удушишь!» Выкатила
